рассказал он мне вот что…
– Видеть, Белый, я их начал неделю назад. Хмурое марево лекарств, делавших один день здесь похожим на другой, внезапно разбавили два сгустившихся в воздухе силуэта. Это сперва, а потом, чуть позже, мне их удалось рассмотреть подробнее.
Один был похож на карикатурного отдыхающего из советских газет, может, помнишь картинки? Толстячок такой в светлой рубашке с короткими рукавами и мятых, белых же брюках находился надо мной слева.
Чтобы его увидеть, надо было слегка зажмурить правый глаз и скосить вверх и влево оставшийся. Как при стрельбе, только смотреть не на бумажное яблоко мишени, а на вполне человеческую фигуру, размером, правда, не больше кошки, висевшую в воздухе. Будто накачанный гелием шарик, как на народных гуляниях. Облик светлого незнакомца дополняли растоптанные сандалии и венчик седых волос вокруг розовой плеши. Лицо этого персонажа, для контраста с волосами и старомодной одеждой, было довольно юным, круглым и без морщин.
Второй…
Как ведется, второй был полной противоположностью белому. Худой и подтянутый, он обладал густыми черными волосами, выдающимся носом и в целом смахивал на какого-то смутно знакомого на вид рок-музыканта. Я же их много знаю, сам гитарист… Кто-то из Uriah Heep, что ли. Или металлист какой. Узкие джинсы, казаки и короткая кожанка. Смотреть на второго приходилось наоборот, прищурив левый глаз и старательно кося правым.
Увидеть обоих одновременно мне не удавалось.
Лечащий врач обычно заходил с утра. Переодевшись в ординаторской и выпив стартовую кружку чая, он надевал халат и не спеша обходил полтора десятка своих пациентов, разбросанных по мужским и женским палатам.
Спешить ему было некуда; нам, впрочем, тоже.
– Здравствуйте, Геннадий Константинович!
– Здравствуйте, Андрей! Как вы сегодня?
Я заметил, что силуэты, остальное время бестолково болтавшиеся над моей головой, при появлении доктора взлетали немного повыше и почти прекращали жестикулировать, немо открывая рты. Затихали, что ли из уважения?
– Нормально. В пределах заболевания, так сказать…
На мою невинную шутку врач отвечал поджатыми губами, поправлял очки и внимательно разглядывал углы палаты. Смотреть на меня ему, здоровому человеку, было, наверное, не очень приятно. Я и сам избегал разглядывать соседей по палате.
Проходившие уже не первый курс терапии вызывали меньше жалости, да и сами как-то притирались к вынужденным лысинам и постоянной дурноте внутри. На тяжелых смотреть, конечно, было больно. Зато с ними днем постоянно сидел кто-нибудь из родных, слегка сглаживая впечатление.
Гораздо больше сочувствия вызывали впервые попавшие в эти стены – как правило, молодые парни, старательно пытавшиеся делать вид, что все в порядке, подлечат–отпустят. Еще кредиты за машины не выплачены и скоро открытие охотничьего сезона… Эти, как правило, сперва отказывались от противорвотного и много улыбались. Проведя полночи в обнимку с унитазом, они дружно соглашались на лекарства и заметно мрачнели.
Впереди у них было осознание того, что они ничем не лучше окружающих. А окружающие… Ну, ты понял.
– … у вас еще не повышенная температура, Андрей, – продолжал ритуальную для нас обоих беседу доктор. – Меньше тридцати восьми и сбивать не надо. Ну, вы же не первый раз, сами все знаете. После вторых четырех курсов сделаем томографию. А потом уже будет понятно, как нам лечить вас дальше…
Врач продолжал рассматривать нечто невидимое мне, но теперь уже за окном.
Я скосил правый глаз и посмотрел на чернявый силуэт. Тот ответил мне спокойным взглядом и отвернулся. Спокойным – это замечательно! Спасибо, хоть близкой смерти в его глазах я не заметил. Она у всех здесь была – начиная от заведующего отделением, профессора с застывшим в немой боли взглядом, от врачей и медсестер, до время от времени заходивших по хозяйственным нуждам мужиков–рабочих в непременно испачканных мелом ватниках. Я уж молчу про больных. У нас смерть была внутри. Она вольготно купалась в разбавленной физраствором крови, в увеличенных лимфоузлах, в причудливо поедавших плоть метастазах.
– Спасибо, Геннадий Константинович! Будем надеяться на лучшее.
Я стал здесь вежлив.
Очень вежлив.
Никогда не был, а здесь – стал. Воздух, что ли, так действует или смесь из ядов, текущих через прозрачные трубки капельниц в потемневшие вены?
Обрадованные уходом врача силуэты спустились пониже и снова затеяли свой безмолвный разговор. Тот, что в белом смущенно тер одной рукой нос, а второй тыкал куда-то в мою сторону. Черный, напротив, был скуп на движения и как-то расслаблен.
Из коридора накатила волна тяжелого капустно-хлебного запаха, предвестник завтрака. Не боль и страх, а реакция на запахи стала, как ни странно, одним из самых сложных испытаний за все время пребывания здесь. Жутко неприятно было ощущать любые ароматы пищи – от невинного колбасного духа до знакомого всем лежавшим в больницах капустного монстра, выдаваемого за полезный супчик. При этом дешевый спиртовой лосьон, которым каждое утро буквально обливался сосед справа, не вызывал вообще никаких ощущений.
Словно невидимая рука нажала кнопку на таком же невидимом пульте, и я стал слышать беседу непонятных персонажей над головой.
Да, да, именно так, с полуслова.
– …брось ты, Черный! Нормальный он мужик. Не повезло просто, так бы и до восьмидесяти прожил. Тут антилотерея, что я тебе объясняю–то?
– Угу. Но забрать его надо к нам. Грехов как блох на собаке. Не убедил ты меня!
Вот оно как: у них и голоса разные… Тот, что в сандалиях, слегка писклявил, как подросток, а черный говорил тяжелым медленным голосом. Как говорится, с металлом. Правильно, оно ему к униформе очень даже подходит.
– Нет, нет, уважаемый коллега! Ничего пока не решено, не надо торопиться с выводами. У меня большие надежды на его выздоровление.
– Пошел на фиг, Светлый, – уверенно и емко ответил Черный. – Какие надежды при четвертой стадии?
Леонид, мой сосед слева, доживавший, по общему мнению, последний месяц и положенный по немыслимому блату в отделение вместо хосписа, протяжно вздохнул и начал садиться в кровати, опустив одну ногу на пол. Хрен с ними, с силуэтами, надо помочь мужику встать. Я отвлекся от беседы над собой и тоже сел, протянув Леониду руку. Тот схватился за меня слабыми пальцами и все-таки сел, нащупывая ногами тапочки на полу.
– Спасибо, Андрюш… – Он смотрел куда-то сквозь меня, сквозь стены палаты, словно уже начал видеть понемногу ту сторону. – Сейчас, отдышусь… В сортир надо.
Я молча кивнул ему. А хорошая мысль: тоже, что ли пройтись? В палатах только умывальники, а туалеты, пропахшие хлоркой и запрещенным
