в гимнастерке и шароварах. На столе записка: «Разбуди в 18.30. Холин».
Я пришел как раз вовремя и бужу его. Открыв глаза, он садится на нарах, позевывая, потягивается и говорит:
– Молодой, молодой, а губа-то у тебя не дура!
– Чего? – не поняв, спрашиваю я.
– В бабах, говорю, толк понимаешь. Фельдшерица подходя-явая! – Пройдя в угол, где подвешен рукомойник, Холин начинает умываться. – Только днем ты к ней не ходи, – советует он, – авторитет подмочишь.
– Иди ты к черту! – выкрикиваю я, озлясь.
– Грубиян ты, Гальцев, – благодушно замечает Холин. Он умывается, пофыркивая и отчаянно брызгаясь. – Дружеской подначки не понимаешь… И полотенце вот у тебя грязное, а могла бы постирать. Дисциплинки нет!
Вытерев лицо «грязным» полотенцем, он интересуется:
– Меня никто не спрашивал?
– Не знаю, меня не было.
– И тебе не звонили?
– Звонил часов в двенадцать командир полка.
– Чего?
– Просил оказывать тебе содействие.
– Он тебя «просит»?.. Вон как! – Холин ухмыляется. – Здо́рово у вас дело поставлено! – Он окидывает меня насмешливо-пренебрежительным взглядом. – Эх, голова – два уха! Ну какое ж от тебя может быть содействие?..
Закурив, он выходит из землянки, но скоро возвращается и, потирая руки, довольный, сообщает:
– Эх и ночка будет – как на заказ!.. Все же Господь не без милости. Скажи, ты в Бога веруешь?.. А ты куда это собираешься? – спрашивает он строго. – Нет, ты не уходи, ты, может, еще понадобишься…
Присев на нары, он в задумчивости напевает, повторяя одни и те же слова:
Эх, ночка тёмна,А я боюся,Ах, проводитеМеня, Маруся…
Я разговариваю по телефону с командиром четвертой роты и, когда кладу трубку, улавливаю шум подъехавшей машины. В дверь тихонько стучат.
– Войдите!
Катасонов, войдя, прикрывает дверь и, приложив руку к пилотке, докладывает:
– Прибыли, товарищ капитан!
– Убери часового! – говорит мне Холин, перестав напевать и живо поднимаясь.
Мы выходим вслед за Катасоновым. Моросит дождь. Близ землянки – знакомая машина с тентом. Выждав, пока часовой скроется в темноте, Холин расстегивает сзади брезент и шепотом зовет:
– Иван…
– Я, – слышится из-под тента тихий детский голос, и через мгновение маленькая фигурка, появившись из-под брезента, спрыгивает на землю.
4
– Здравствуй! – говорит мне мальчик, как только мы заходим в землянку, и, улыбаясь, с неожиданным дружелюбием протягивает руку.
Он выглядит посвежевшим и поздоровевшим, щеки румянятся. Катасонов отряхивает с его полушубочка сенную труху, а Холин заботливо предлагает:
– Может, ляжешь отдохнешь?
– Да ну! Полдня спал и опять отдыхать?
– Тогда достань нам чего-нибудь интересное, – говорит мне Холин, – журнальчик там или еще что… Только с картинками!
Катасонов помогает мальчику раздеться, а я выкладываю на стол несколько номеров «Огонька», «Красноармейца» и «Фронтовых иллюстраций». Оказывается, что некоторые из журналов мальчик уже видел – он откладывает их в сторону.
Сегодня он неузнаваем: разговорчив, то и дело улыбается, смотрит на меня приветливо и обращается ко мне, как и к Холину и Катасонову, на «ты». И у меня к этому белоголовому мальчишке необычайно теплое чувство. Вспомнив, что у меня есть коробка леденцов, я, достав, открываю ее и ставлю перед ним, наливаю ему в кружку ряженки с шоколадной пенкой, затем подсаживаюсь рядом, и мы вместе смотрим журналы.
Тем временем Холин и Катасонов приносят из машины уже знакомый мне трофейный чемодан, объемистый узел, увязанный в плащ-палатку, два автомата и небольшой фанерный чемодан. Засунув узел под нары, они усаживаются позади нас и разговаривают. Я слышу, как Холин вполголоса говорит Катасонову обо мне:
– …Ты бы послушал, как шпрехает – как фриц! Я его весной в переводчики вербовал, а он, видишь, уже батальоном командует…
Это было. В свое время Холин и подполковник Грязнов, послушав, как я по приказанию комдива опрашивал пленных, уговаривали меня перейти в разведотдел переводчиком. Но я не захотел и ничуть не жалею: на разведывательную работу я пошел бы охотно, но только на оперативную, а не переводчиком.
Катасонов поправляет дрова и тихонько вздыхает:
– Ночь-то уж больно хороша!..
Он и Холин полушепотом разговаривают о предстоящем деле, и я узнаю, что подготавливали они вовсе не поиск. Мне становится ясно, что сегодня ночью Холин и Катасонов должны переправить мальчика через Днепр в тыл к немцам.
Для этого ими привезена малая надувная лодка-«штурмовка», однако Катасонов уговаривает Холина взять плоскодонку у меня в батальоне.
– Клёвые тузики! – шепчет он.
«Вот черти – пронюхали!..» В батальоне пять рыбачьих плоскодонок – мы их возим с собой уже третий месяц. Причем, чтобы их не забрали в другие батальоны, где всего по одной лодке, я приказал маскировать их тщательно, на марше прятать под сено и в отчетности об имеющихся подсобных переправочных средствах указываю всего две лодки, а не пять.
Мальчик грызет леденцы и смотрит журналы. К разговору Холина и Катасонова он не прислушивается. Просмотрев журналы, он откладывает один, где напечатан рассказ о разведчиках, и говорит мне:
– Вот это я прочту… Слушай, а патефона у тебя нет?
– Есть, но сломана пружина.
– Бедненько живешь, – замечает он и вдруг спрашивает: – А ушами ты можешь двигать?
– Ушами?.. Нет, не могу, – улыбаюсь я. – А что?
– А Холин может! – не без торжества сообщает он и оборачивается: – Холин, ну-ка покажи – ушами!
– Всегда пожалуйста! – Холин с готовностью подскакивает и, став перед нами, шевелит ушными раковинами; лицо его при этом остается совершенно неподвижным.
Мальчик, довольный, торжествующе смотрит на меня.
– Можешь не огорчаться, – говорит мне Холин, – ушами двигать я тебя научу. Это успеется. А сейчас идем, покажешь нам лодки.
– А вы меня с собой возьмете? – неожиданно для самого себя спрашиваю я.
– Куда – с собой?
– На тот берег.
– Видали, – кивает на меня Холин, – охотничек! А зачем тебе на тот берег?.. – И, смерив меня взглядом, словно оценивая, он спрашивает: – Ты плавать-то хоть умеешь?
– Как-нибудь! И гребу и плаваю.
– А плаваешь как – сверху вниз? по вертикали? – с самым серьезным видом интересуется Холин.
– Да уж, думаю, во всяком случае, не хуже тебя!
– Конкретнее. Днепр переплывешь?
– Раз пять, – говорю я. И это правда, если учесть, что я имею в виду плавание налегке в летнее время. – Свободно раз пять, туда и обратно!
– Силе-ен мужик! – неожиданно хохочет Холин, и они втроем смеются. Вернее, смеются Холин и мальчик, а Катасонов застенчиво улыбается.
Вдруг, сделавшись серьезным, Холин спрашивает:
– А ружьишком ты не балуешься?
– Иди ты!.. – раздражаюсь я, знакомый с подвохом подобного вопроса.
– Вот видите, – указывает на меня Холин, – завелся с пол-оборота! Никакой выдержки. Нервишки-то явно тряпичные, а просится на тот берег. Нет, парень, с тобой лучше не связываться!
– Тогда я лодку не дам.
– Ну, лодку-то мы и сами возьмем – что у нас, рук нет? А случ-чего позвоню комдиву, так ты ее на своем горбу к реке припрешь!
– Да будет вам, – вступается мальчик примиряюще. – Он и так даст… Ведь дашь? – заглядывая мне в глаза, спрашивает он.
– Да уж придется, – натянуто улыбаясь, говорю я.
– Так идем посмотрим! – берет меня за рукав Холин. – А ты здесь побудь, – говорит он мальчику. – Только не возись, а отдыхай.
Катасонов, поставив на табурет фанерный
