есть миссия — создавать музыку и доносить ее до людей. А вы только и обсуждаете, что какие-то ужимки.
— Если внешний вид неважен, зачем ты тогда волосы красишь? — усмехнулся я. — И отрастил их еще. Ходил бы в костюме, делал стрижку, как все нормальные люди. И выделялся бы только музыкой.
Астарот бросил на меня испепеляющий взгляд. Было видно, что он гнет свою линию из чистого упрямства. Ему было обидно, что это не он придумал идею с масками, так что вот так просто согласиться он не мог. Интересно, почему он вообще считается главным? На чем-то же должен его авторитет держаться. Не на ночных же сменах своей мамы. Пока из всей нашей команды он выглядел наиболее конфликтным и бесполезным.
— Да ладно тебе, Астарот, — я шагнул к нему и дружески хлопнул по плечу. Эти трое понятно что петушатся и спорят. Они подростки. В голове сплошной «играй-гормон», да еще и сквозняк свободы изо всех щелей в бывшем железном занавесе дует. Хочется самоутверждаться, и все такое. А мне-то что? Я уже самоутвердился, где хотел. — Группа — это же наше общее дело. И будет неплохо, если каждый будет вкладывать свою часть творчества. Ты пишешь песни, а за внешний вид Бельфегор отвечает…
Астарот посмотрел на меня… странно.
— Ладно, — пробурчал он, уже без особого надрыва. — Подумаем про маски. А сейчас давайте репетировать.
Бегемот подхватил со стола басуху, Бельфегор встал к синтезатору. И все трое посмотрели на меня. А потом на одиноко лежащую гитару.
Глава 4
— Пойду отолью, — сказал я и вышел за дверь. — Через минуту вернусь.
На гитаре я играть не умел, это точно. Есть, конечно, призрачный шанс, что когда я возьму ее в руки, пальцы сами вспомнят и что-то там протренькают, но я что-то не готов на это рассчитывать. Но не сбегать же от своих говнарей, право слово.
Я поднялся из подвала на первый этаж и двинул по коридору. В таких зданиях туалеты есть на каждом этаже, так что если долго идти по коридору, то в какой-то момент обязательно увидишь вожделенные буквы «М/Ж».
Я остановился у зеркала и прислонился лбом к холодному стеклу. В голове крутились обрывки разных мыслей. «Ни черта я не знаю про девяностые…» «…и как мне узнать, где я живу?» «Интересно, если спасти, кого убили, как я узнаю, поменялась ли история?»
Что делать с гитарой, я придумал еще до того, как вышел из нашей берлоги. Сейчас я пытался скорее собрать в кучу остальные мысли, но получалось так себе. Волновали меня какие-то совсем уж незначительные вещи. И в кучу они собираться отказывались.
Ладно, будет день — будет пища. Я покрутил барашек с красной пимпочкой. Кран издал обиженное шипение, но вода из него не полилась. Окей, проверим холодную. Фу, ржавая. Значит не получится у меня почувствовать себя как Киану Ривз во всех фильмах. Стоять с мокрым лицом и многозначительно смотреть в зеркало.
Я хохотнул, закрыл оба крана и потопал обратно к своим «сатанистам».
— Я вернулся! — объявил я, хлопнул дверью и тут же громко показательно взвыл. Согнулся пополам, удерживая левую руку. Больно, черт… Но вроде не сломал ничего. — Твою мать… Рука…
— Велиал, ты что? — тут же подскочил Бельфегор. — Что случилось?
— Да руку прищемил… — я, шипя, разогнулся и показал всем дрожащую руку. На тыльной стороне ладони начала вспухать багрово-синяя полоса. — Ох ты ж… Больно-то как… Кажется, перелом…
— У нас же концерт сегодня! — взвился Астарот.
— Надо лед приложить… — пробубнил Бегемот.
— В травмпункт надо! — Бельфегор сделал круглые глаза.
— Осторожнее же надо быть, ты же знал, что нам играть… — продолжал возмущаться Астарот. — И концерт очень важный!
— Ты думаешь, я специально себе руку дверью прищемил? — огрызнулся я, мысленно прыснув. Так-то да, идея была именно в этом. Гитариста очень легко привести в негодность, нужна всего лишь травма пальцев. Причем именно левой руки, что удобно. В школе перед контрольной приходилось правую ломать… Но все-таки, надеюсь, что там только ушиб.
— Пойдем до медпункта, — Бельфегор потащил меня к двери. — Врачи же вроде работают на заводе, да?
— Вот и проверим, — кивнул я, не забывая изображать страдальческое лицо и держать руку перед собой.
Бельфегор явно знал, куда идти, очень уж уверенно он перемещался. Мы поднялись по пустой гулкой лестнице на третий этаж. От первого и второго он отличался тем, что широкий коридор был перегорожен стеной с двойными дверями, над которыми красным по белому было написано «ПОЛИКЛИНИКА».
А сбоку была табличка с часами работы и пожелтевшая бумажка, на которой от руки было написано «На флюорографию записываться в кабинете номер 3».
— Открыто, — Бельфегор засунул голову в дверь. — Эй, есть кто живой?
Отозвалось только эхо. Мы вошли внутрь. Справа от двери — стеклянная стена с окошечками. Регистратура. За ней — стеллажи с личными делами, но суровые тетеньки отсутствовали. Где-то звонко капала вода. И еще было слышно тихое бормотание телевизора.
— Кто-то здесь есть, — я оттер мелкого Бельфегора плечом и зашагал вперед. Двери, двери. А между ними — обитые дермантином кушетки. И дермантин этот на своем веку явно повидал… эээ… всякого. Окулист, невропатолог, процедурный кабинет, заведующий… Это как играть в горячо-холодно. Звук телевизора становится громче — значит правильно идешь, а если вдруг начал удаляться, то пора поворачивать назад. Ага, вот за этой дверью.
«Ай эм маззи! Ай лов клокс» — раздалось из-за двери. Я постучал. А потом открыл дверь, не дожидаясь ответа.
— Здравствуйте! — сказал я. — А врачи в этой поликлинике еще существуют?
— Ох, батюшки! — нервно дернулась женщина средних лет в белом халате. Она сидела на диванчике, а на столике перед ней бормотал тот самый телевизор, который нас на это место и навел. Красненький такой, маленький, с рожками антенны. На черно-белом экране можно было различить странные мультяшные фигуры, которые болтали всякое на английском. — Нельзя же так пугать-то! Вам чего, девушка?
— На самом деле я парень, — ответил я, усмехнувшись. — Это просто прическа такая.
— Фу ты, вот ведь мода дурацкая, ни черта не разберешь, — фыркнула дамочка.
— Боря, подождешь меня, ладно? — сказал я, вошел в кабинет и плотно прикрыл дверь. Теперь дамочка полностью отвлеклась от просмотра уроков английского и стала разглядывать меня. А я, соответственно, ее. Лет сорок, невысокого роста, волосы цвета ржавчины, скорее всего, крашеные. Уложены в уродскую какую-то прическу с пышным начесом. Перламутровая розовая помада.
— Вы врач? — спросил я.
— А тебе чего надо-то? — вместо ответа сказала она.
— Мне нужна первая медицинская помощь, — я продемонстрировал ей опухшую руку. — Дверью прищемил.
— Так это рентген надо делать, — взгляд женщины стал заботливым. — Вдруг перелом…
