нем Макс не мог напиться. Мир давил на него, и хотелось убежать, да не получалось. Макс становился раздражительным, и в какой-то момент он все-таки позвонил Эвелине.
— Нам придется нанять ему няньку, я так больше не могу!
— На запои ты прерывался с удовольствием.
— Ты его совсем разбаловала!
— Вот твой шанс это исправить.
— Он меня не воспринимает!
— Ты этому и не способствуешь.
Ситуация получалась дебильная: Макс на нее орал, а Эвелина оставалась непробиваемо спокойна. Раньше их споры шли наоборот… Это она мгновенно срывалась, вспыхивала, как спичка. А он, зная ее характер, пользовался этим. Но так больше не получалось, слишком уж сильно что-то изменилось внутри Эвелины.
— Вот что, дорогой мой, — заявила она после очередного его вопля, — не выставляй все так, будто я привела к тебе своего ребенка и заставила за ним следить. Я привела к тебе нашего ребенка. Ну вот, познакомься с реальностью!
И трубку бросила. Но даже в этом чувствовался не гнев, а тонкий расчет: она знала, что Макс слишком горд, чтобы перезванивать.
Он не стал спрашивать, чем это она так занята целыми днями, он и так знал. Эвелина с головой ушла в дела своего фонда. Она искренне обожала ту фигню, которую продвигала на рынок. Да и получалось у нее неплохо: Макс с раздражением заметил, что замгарин распространился, не все им пользовались, но все знали, что это такое.
Пожалуй, после бесчисленного множества провалов Эвелине приятно было в чем-то преуспеть. Но неужели это оказалось важнее, чем ее собственный сын?
«А твои запои, они были важнее?» — язвительно осведомилась совесть, но была привычно задвинута подальше.
— Папа, смотри, что я нашел! — раздался у него за спиной звонкий голос сына.
Обернувшись, Макс обнаружил, что ребенок с ног до головы покрыт яркими, маслянисто блестящими красками. И это были далеко не краски для детского творчества… Уже предчувствуя неладное, он перевел взгляд на дверь мастерской — и дверь была приоткрыта.
Дальше все происходило как будто само собой. Он всем телом повернулся к сыну, замахнулся — он хотел ударить. Сильно. Он знал, что сможет, и готов был, но каким-то чудом остановил себя в последний момент…
А Франик даже не понял, какая участь его только что миновала. Мальчик, которого никогда не били и толком не наказывали, смотрел на Макса спокойно, он не шарахнулся и не испугался.
Зато испугался Макс. Он понял, насколько сильно мог ударить собственного сына… И как ему было бы хорошо от этого в первые мгновения! Дело было не в том, что Франик добрался до мастерской… точнее, не только в этом. Раздражение и усталость накапливались. Собственные проблемы Макса наложились на проблемы, которые доставил ему сын, и ситуация покатилась непонятно куда.
Макс снова заговорил с Эвелиной о няньке — спокойно, ничего не рассказывая про желание ударить, он просто сказал, что ему нужно хотя бы частично вернуть свою жизнь. Они сошлись на том, что график встреч с Фраником станет прежним. Все счастливы!
И все бы ничего, но в субботу утром снова прозвучал звонок в дверь.
Время было раннее, и Макс оказался трезв. Ну, или почти трезв, одна бутылка пива не считается. Был бы пьян, может, додумался бы не открывать. А тут подошел к двери, распахнул ее, потому что не ожидал подвоха.
В комнату тут же влетел Франик, а в коридоре у порога остался Александр Туров, нынешний, пусть и ненадолго, муж Эвелины, протягивавший Максу детский рюкзачок.
— Ты тут что делаешь? — поразился Макс. Рюкзачок он не тронул.
— Курьером работаю.
— Что? Почему?..
— Это ваши дела, меня в них не втягивайте, — поморщился Туров. — Лина просила доставить мальца сюда, я сделал.
— Мы же договорились на няньку!
— Подходящую няньку она еще найти не успела. Она должна была остаться с ним, но ее вызвали на очередное собрание. Она попросила отвезти его к тебе.
— Что?!
Это уже было за гранью — наглости и здравого смысла. Только что ведь поговорили! Она знала!.. Ей просто было плевать.
Ему сейчас нельзя было оставаться наедине с этим ребенком. Франик раздражал его сам по себе, а сегодня мог получить еще и за то, что сделала его маменька. Это было странное сочетание: любовь и агрессия, но они умудрялись уживаться в душе Макса.
Естественно, первым делом он схватился за телефон. Ситуации это не помогло: Эвелина прекрасно знала, на что нарывается, и свой телефон отключила. Простых решений не будет.
— Ты поэтому с ней разводишься? — простонал Макс.
— Не только. Уж кто-кто, а ты должен знать, почему с ней можно развестись.
— Пацана тут не оставляй. Я пьяный!
— Не особо.
— Там пустая бутылка пива на кухне!
— А на совсем трезвую голову этого ребенка выносить проблематично, — рассудил Туров.
Если бы ему раньше сказали, что он будет завидовать Александру Турову, он бы лишь расхохотался в ответ — а теперь завидовал. Потому что Туров был свободен, он мог прямо сейчас уехать и забыть о Франике, а очень скоро и об Эвелине. У Макса же не было ни одного способа устроить все для тебя так же… по крайней мере, легального способа.
Но есть ведь и другие пути.
— Неудачный расклад, хотя и терпимый, — проворчал Макс.
— Что? Ты о чем?
— О том, что я только что нашел способ получить пятнадцать суток спокойного, полноценного отдыха.
— Не понял…
Однако объяснять и дальше Макс не собирался. Он уверенно замахнулся и одним ударом сломал Александру Турову нос.
* * *
Ника должна была признать, что напрасно так долго игнорировала встречи «Белого света». Она даже не знала, что так называется фонд, поддерживающий распространение замгарина! А по его названию стало называться и сообщество… это ведь куда лучше, чем «кружок любителей успокоительного», ну правда.
Ее жизнь стала ярче и как будто объемнее. Люда Клещенко действительно наняла ее на портал, и теперь на работу Ника не просто шла — она спешила туда. А еще она получила отличную возможность знакомиться с теми, к кому раньше не могла даже подойти.
Просто удивительно, сколько людей открыли для себя пользу замгарина… Но по-настоящему роднило их не это. Их объединяло то, что раньше все они были напуганы, тревожны… несчастны. А теперь они жили так, как и должны жить люди двадцать первого века: в кайф.
— У нас очень тесное сообщество, — рассказывала в одном из интервью Марина Сулина. — Это не просто люди, которые предпочитают один продукт.
В этом она была обнадеживающе права. Те, кто входил в «Белый свет», с готовностью знакомились,
