зрелище. Там и тут лежали убитые и искалеченные люди, горели вагоны, разбитая боевая техника. Горе и ужас охватывал каждого, оставшегося в живых.
Затем, опомнившись и придя в чувство, мы начали собирать народ, оставшийся невредимым, чтобы немедленно оказать помощь раненым. Спустя какое-то время меня отзывает командир дивизии в сторону и говорит: «Я уверен, что у нас действует крупный шпион! Идемте в штаб, я расскажу Вам подробнее». По дороге он мне рассказал, что как только разгрузился первый эшелон и подразделения заняли боевые позиции, он обратил внимание на подозрительное поведение командира батальона майора Иванова. На неоднократные вызовы в штаб он не являлся, посыльные найти не могли, и только адъютант комдива обнаружил его, когда он выходил с радиостанцией из спецмашины, в которой больше никого не было, т. к. расчет в тот момент был послан на рытье укрытий. Свое отсутствие Иванов объяснить не мог, вел себя растерянно и как-то пугливо. Это сообщение было очень важным для меня потому, что Иванов находился в поле зрения Особого отдела, но конкретных данных о его вражеской деятельности мы к тому времени не получили. Прямо надо сказать, что данных для ареста было явно недостаточно, но комдив так горячо убеждал меня, что столь неожиданный налет немецкой авиации был неслучаен, что о прибытии эшелонов сообщил немцам шпион и таковым мог быть только Иванов. Я начал верить ему и решил без промедления арестовать Иванова.
Подойдя к машине, где находился Иванов, я вызвал его через солдата-связиста, хлопотавшего у машины, и объявил Иванову, что он арестован. Отобрал оружие, снял снаряжение и сам доставил в Особый отдел. Тут же начал допрашивать Иванова.
Спустя буквально, несколько минут он признался в шпионской деятельности и сообщил, что по его сигналу бомбили наш эшелон. Иванов происходил из района немцев Поволжья, в совершенстве владел немецким языком, до войны систематически приезжал в Москву и встречался с представителем немецкой разведки, работавшим под дипломатическим прикрытием. Незадолго до начала войны он имел последнюю встречу с работником посольства Германии, от которого получил конкретные задания и способы их выполнения.
На следующий день Военный трибунал приговорил Иванова к расстрелу.
С чувством огромной признательности и благодарности я вспоминаю при этом о замечательном комдиве, работавшем ранее в ЧК под руководством Ф. Э. Дзержинского, который своим проницательным умом и великолепной интуицией преподал мне серьезный урок в начале войны
Ликвидация вражеского десанта
Пережив первую неудачу при разгрузке под Почепом, командование дивизии сделало много правильных выводов на будущее. Не теряя ни секунды времени, начали «зарываться в землю», создавая эшелонированную систему обороны, с ходами сообщения и местами укрытия от авиации и танков противника, примерно две недели нам удалось использовать на создание оборонительных сооружений, обеспечение вооружением, боеприпасами и продовольствием.
Не теряли напрасно времени и чекисты особого отдела, изучая личный состав и оперативную обстановку в окружении частей дивизии. Но спокойный интервал пролетел, как мгновение. И вот уже, как шквал ветра, как ураган накатывалась волна фашистских войск на наши позиции. Завязался кровавый бой, проходивший с переменным успехом. Нам удалось на своем участке фронта остановить немцев. Но немецкое командование, натолкнувшись на отчаянное сопротивление наших войск, ввело свежие силы и подвергло наши боевые порядки жестокой бомбардировке. С раннего утра и дотемна над нами летали самолеты противника с противным завыванием и буквально гонялись за каждой машиной, огневой точкой и даже за одиночными офицерами и солдатами. Такое моральное давление противника оказало свое действие, тем более, что среди личного состава было немало людей совершенно не обстрелянных.
В этот тяжелый момент немецкое командование выбросило в тыл дивизии группу автоматчиков, которые, замаскировавшись в перелесках, открыли огонь из автоматов.
С возникновением стрельбы в своем тылу среди солдат немедленно поползли слухи: «Мы окружены!». И это полностью надломило психологическое состояние наших войск. Сначала по одиночке, а затем группами начали отходить в тыл наши войны. Находясь на КП, командир дивизии и я с ужасом наблюдали эту картину. Я видел, как напряженно думал Николай Федорович, как он искал решение задачи, но в его распоряжении уже не было никаких резервов. И вдруг он, как бы в отчаянии, сказал: «Толя! Выручай!». Мне этого было достаточно, ибо я и сам понимал — нужны решительные действия. Очень быстро я собрал группу офицеров штаба дивизии, 5–6 чекистов особого отдела, взвод охраны около 20–25 человек с двумя ручными пулеметами и автоматами.
Я поставил задачу: ликвидировать вражеский десант. Через час мы полностью уничтожили группу из 12 человек, 8 человек убили и 4 взяли в плен, вернули бежавших с боевых позиций своих солдат и офицеров.
Когда я доложил об этом комдиву, хотя вся операция проходила у него на глазах, он был крайне взволнован, обнял меня и сказал: «Спасибо! Этого я никогда не забуду».
Спустя некоторое время я решил зайти в расположение штаба дивизии, чтобы узнать о положении дел в наших частях и подразделениях. Около одной из палаток увидел толпившуюся группу солдат и офицеров, подойдя поближе, понял в чем дело. Оказалось, что наши люди, не видевшие никогда в непосредственной близости немцев, рассматривали их с детским любопытством и наивностью, а некоторые добряки совали немцам хлеб, папиросы. Удивительно добр русский народ: даже к врагу, который только что сеял смерть и страх в наших рядах, относились очень добродушно.
Сделав замечание находившимся офицерам и солдатам, я вошел в одну из землянок и увидел, как заместитель начальника штаба подполковник Яковлев вместе с офицером штаба, знавшим немецкий язык, допрашивал одного из взятых в плен немцев.
Немецкий солдат, эдакий «чистокровный ариец», сидел заложив ногу на ногу, нагло отвернувшись от допрашивающего, не испытывал даже малейшего желания давать какие-либо показания. На все вопросы он отвечал только «нет», «не знаю» и т. п. Посмотрев на эту картину, я был возмущен до глубины души и громко закричал на него. Мгновенно он вытянулся как струна и встал передо мною. Я приказал переводчику задавать ему вопросы. Немец стал четко, как машина, отвечать на них. Получив необходимые данные, я передал немцу через переводчика, что если его данные окажутся ложными, он будет немедленно расстрелян. Подполковник Яковлев почувствовал себя несколько сконфуженным и стал передо мной оправдываться. На это я заметил, что на войне чрезмерная доброта к хорошему не приведет, и покинул землянку.
Рано утром следующего дня мы с комдивом выехали на машине на передовые позиции своих войск. В пути нас атаковала группа самолетов-истребителей «Мессершмитт». Выскочив из машины, мы побежали к стогам сена, а самолеты,
