кто-то из цыган. Это ты! Ты, Олег Александрович Лебединский, иди на х*й!
Меня ударили стволом по зубам, хрустнуло в носу, и от боли ослепило на секунду, но я снова выпрямился и, когда Лебединский приблизился ко мне, я сплюнул на него кровью, попал на белоснежную рубашку и истерически расхохотался, когда он брезгливо поморщился. В ту же секунду ублюдок выдернул нож из рук своего пса.
– Держите выродка.
Меня схватили с двух сторон, выкручивая руки за спину.
– Смеешься, цыганское отродье? Теперь ты будешь смеяться вечно!
Полоснул по лицу, и кровь брызгами залила ему пиджак. Моя кровь.
– Если выживешь…
– А с этими что делать?
– Вы*бать во все дыры, вспороть животы и закопать в братской могиле. Пусть все думают, что эти ублюдки порешили друг друга.
Тогда я думал, что правосудие свершится, думал, что убийц поймают и накажут. Наивный, глупый идиот. Никто никогда не накажет тех, кто имеет столько денег и связей. Позже скажут, что цыгане сами порезали и перестреляли друг друга. Цыганская мафия что-то не поделила между собой. Выживших нет…Огнево теперь принадлежит целиком и полностью Лебединскому.
Глава 5
Ману
Я пробирался по снегу в сторону дороги. Почему они застряли. Хер его знает. Но я ее найду. Кажется, я могу ощутить ее по запаху. Как собака, как дикий зверь, который всегда точно может определить, где его добыча. Я помнил все оттенки аромата ее тела и мог узнать его через вечность. Я бы различил его в горстке пепла, я бы учуял его через смрад и самые изысканные ароматы – потому что так могла пахнуть только она. Только её запах заставлял меня звереть от ненависти, жажды крови и одержимости ею, настолько, что у меня дрожали руки и трепетали ноздри. Думаю, они столкнулись с бандой Гайдака. Отмороженные твари орудуют в лесах и на дорогах. Гребаные Робин Гуды с подгнившим понятием о справедливости грабят машины, убивают. Если тачка круче обычной Лады, то на нее непременно нападут. С нашими таборными у них договоренность не трогать…а вот проезжих тормошат хорошо.
Но мне насрать, сколько их там. Если тронули ЕЕ, раздеру на части. Солнце совершенно спряталось за тучи, стало сумрачно, как будто вечер навалился своим свинцовым грузом на горы и лес. Я ощутил зуд под кожей. Так было всегда, когда шкалил адреналин и приходило понимание, что вот-вот запахнет кровью и смертью.
Я не боялся ни того, ни другого. Иногда, когда смотрел в зеркало на свою изуродованную рожу, мне казалось, что там и есть сама смерть в моем отражении. И она скалится и смотрит на меня моими же глазами. Со временем привык к уродству и сросся с ним. Мне нравилось пугать своим оскалом тех, кто видел меня без маски, нравилось видеть, как округляются их глаза от ужаса, когда видят мои обнажившиеся в оскале зубы.
Я помню, как учился дружить с этой самой смертью, помню, как стал одним из лучших и смертоносных, помню, как впервые убил врага на войне. Не моей войне. Потому что я продавал свое умение убивать за деньги. За огромные деньги, которые не снились простым людишкам с белой кожей. Тем самым, которые презирали меня и называли вонючим цыганом. Теперь их презрение сменялось маской страха, и она нравилась мне намного больше. И этим я обязан своему уродству.
Когда вы сильнее, когда внутри вас живет сильное и мощное животное, машина, которая умеет лучше всего в своей жизни – убивать, то вы впервые в своей жизни ощущаете эту власть. Власть зверя над человеком. Вокруг меня тишина…но она обманчива, и я уже вижу по следам, что они пробирались лесом. Вижу, сколько их человек, примерно знаю, чем они вооружены и какое я встречу сопротивление.
Сначала я позволю шакалам Гайдака убить ее личную охрану, а потом я перебью их всех, как щенков. В свое время меня научили выживать в любых условиях, научили убивать даже спичкой или иголкой. Я был не просто в горячих точках, а выживал там, где другие дохли, как мухи. Наемник или, если хотите, контрактник элитного подразделения войск в отставке. Отряд Гайдака для меня просто овцы с оружием. Я переломаю их, как цыплят.
И увижу ее снова. Увижу ее лицо. Спустя десять лет. И я не поддамся искушению убить ее прямо сейчас. Это слишком рано. Охота только началась.
* * *
Ольга
Я смотрела, как искрится в малиновых лучах заходящего солнца снег, и сжимала руки в кулаки, терла их между собой, чтобы не замерзнуть. Нам пришлось бросить машины и идти пешком. Дорогу перекрыло поваленное дерево. Убрать его возможности не было. Шесть человек охраны и я. Эти люди научены не деревьями ворочать, а защищать меня. Они прекрасно справлялись. Но без проводника в лесу, когда все дороги замело и даже внедорожники не смогут здесь проехать, мы словно малые дети. Беспомощны и жалки на лоне дикой природы в самую ее суровую пору.
Мы блуждали по лесу и никак не могли выйти к тропинке, ведущей к ущелью. Оттуда дорога должна увести нас к указателям. Там мы должны встретиться с проводником и отцом Михаилом.
Наш маленький отряд остановился на опушке, и мы застыли, загнанные в ловушку в окружении мощных елей, чьи лапы гнулись под тяжестью снега. Я смотрела на своих людей, стиснув челюсти и сжав до боли руки в кулаки. В полной тишине, под завывание ветра между макушками, уходящими так далеко ввысь, что не видно и клочка неба.
От холода покалывало щеки, губы, даже тело под одеждой, и все понимали, что ночью станет еще холоднее, а если пойдет снег, то утром мы заледенеем. Двое из нас ушли исследовать лес, но так и не вернулись. Теперь нас шестеро вместе со мной, моей подругой Мирой…Я бы сказала, сводной сестрой, но это не совсем верно. Миру мне привез отец. В подарок, если бы о человеке можно было так выразиться. Ей было столько же, сколько и мне. Тринадцать…Она плохо говорила по-русски, бесновалась, пела песни на чужом языке, носила цветастый сарафан и по десять серег в ушах.
– Она цыганка. У нее погибла вся семья. Я подобрал ее в деревне, где мы остановились. Я привез ее для тебя. Ее зовут Мира, и она будет убирать в твоей комнате, раскладывать твои вещи, а если что-то украдет, ее изобьют и утопят!
Сказал грозно отец и посмотрел на девчонку исподлобья.
– Она не
