взглянула на констебля. Маленькие поросячьи глазки, бесцветно поглядывавшие с одутловатого красного лица, казалось, закатились. Он почти спал и не видел, как Люси поцеловала руку Фина. Тучное тело едва помещалось на маленьком стуле.
Теперь его глаза закрылись и больше не пялились на них, словно говоря: «Даже не думайте!» Только храп раздавался.
Сначала Отис Гринлоу находил захватывающим держать убийцу, «отравительницу», как он её называл, в тюрьме.
Прошло уже более тридцати лет с того дня, как последний настоящий уголовник, приговорённый к повешению, содержался в здешней камере. Это было ещё во времена его отца, он читал об этом. Сайлас Бентам, перерезавший горло собственной жене. Ужасное, жестокое преступление. Отис обратил внимание, что газетчики упоминали его отца, Отиса Старшего, не как охранника маленькой тюрьмы, но как «констебля». Посему он начал настаивать, чтобы все репортёры обращались к нему как к констеблю, а во всех газетных сообщениях величали его констеблем Гринлоу. Но шумиха скоро улеглась. Люси Сноу не была монстром вроде Сайласа Бентама. Она оказалась просто тихой, невзрачной девчонкой. Всё это стало довольно скучным. Когда Отис пожаловался жене, та ответила: «Не позволяй ей одурачить себя, От. В тихом омуте черти водятся. Яд, ведьминское варево и всё такое». Она окинула его мрачным взглядом – даже мурашки по спине побежали. Их вешали в Салеме, а сейчас – здесь. Его жена была права. В этой девушке таилась тьма.
Он догадался, кем был её приятель. Бедняга. Что она сделала с парнем? Тот выглядел болезненно влюблённым. Наверное, околдовала. Чем раньше они вздёрнут эту девчонку, тем лучше.
Однако ходил слух, что кое-кто может обогнать Люси Сноу на виселице. Некая Эдна Барлоу, убившая своего собственного ребёнка и подозревавшаяся в смерти ещё одного. Сейчас она содержалась в Миллинокетской тюрьме, но у них там не было виселицы. Значит, на повешение её отправят в Томастон. Констебль Гринлоу будет готов. Он уже приготовил камеру в другом коридоре – не хотелось сажать эту Барлоу рядом с Люси Сноу. Две убийцы бок о бок – не самая хорошая идея!
Супруга чуть сама не повесила Отиса, когда узнала, что тот водил их внука посмотреть на убийцу. Но это, казалось, никак не повредило парню. Более того, он сделал школьный доклад и получил пятёрку с плюсом. Первую пятёрку с плюсом в их семье, и сказал, что хочет стать репортёром. Только подумайте – крошка Джо, восьми лет отроду, уже говорит о том, что станет репортёром!
Констебль выдернул себя из лёгкой дремоты. Они говорили на пониженных тонах, Отис едва мог их расслышать. Он немного наклонился вперёд и поймал несколько слов.
– Значит, это не беспокоит тебя, Фин?
«Не беспокоит то, что она осуждена за убийство и вот-вот умрёт?» – предположил констебль.
– Нет, а должно?
«Должно! – хотелось прокричать констеблю Гринлоу. – Что она с тобой сотворила? Заколдовала?»
Люси опустила голос ещё ниже. Сейчас он совсем их не слышал. Голос Люси был хриплым:
– Не знаю, получилось ли бы у нас. Я имею в виду, пожениться и всё остальное, даже если бы я была свободна.
– У твоей мамы как-то получилось, – ответил Фин. Мэй рассказала ему о крушении «Решительного». – Она вышла за моряка, капитана корабля на службе Её Величества. Я не капитан, но кораблестроитель. Я живу морем. А ты сможешь плавать.
Люси просунула руки обратно за решётку и прижала к глазам. Она мечтала о такой жизни, но теперь это было невозможно. И какой смысл говорить о том, чему не суждено сбыться?
– Время вышло! – они услышали, как скрипнул стул, когда констебль Гринлоу встал. – Поторапливайся, парень.
Фин протянул руку и пробежал длинными пальцами по волосам Люси. Она коснулась ладонью его щеки.
– Хватит там! Никаких фокусов. Не в моё дежурство, – рявкнул констебль и грубо схватил парня за локоть.
Фин вырвал руку и обернулся через плечо. По лицу Люси струились слёзы. Она дотронулась до щеки, которой его рука касалась мгновение назад, а потом – к волосам. Неужели это их последнее прикосновение? Могут ли два эти прикосновения выдержать то короткое время, что осталось от её жизни? Сможет ли она унести их в вечность?
4. Нарушенное обещание
Стэнниша пригласили писать портрет в Нью-Йорк, что стало для Ханны большим облегчением. Это произошло через неделю после свадебной церемонии – время поговорить об ужасной участи Люси они так и не выкроили, а те несколько слов, которыми успели обменяться, были поверхностны.
– Моя дорогая, я знаю, как это, наверное, трудно для тебя. Мне так жаль. – Он взял её руку и прижал к губам. Но часть слов осталась невысказанными: она читала их в его глазах. Стэнниш явно находил успокаивающим, что в мире станет одной девушкой, столь похожей на его невесту, меньше. Его чуть удар не хватил тем днём прошлого лета, когда он случайно столкнулся с Мэй.
– Что ж, по крайней мере, она живёт в открытом море на маяке, – фыркнул тогда художник. Люси гораздо больше походила на Мэй, чем на Ханну, и теперь, когда он настоял, чтобы Ханна покрасила волосы, сходство стало ещё менее заметным. Кроме того, Стэнниш заставил её пообещать, что она больше не будет плавать.
– Ты излечишься к весне. Обещаю.
Излечишься – какое странное слово! От чего ей предстояло излечиться – от своей природы? Стэнниш называл это пристрастием. Но это же её суть, её неотъемлемое качество! Она – дочь моря, именно такой её создал Господь. Стэнниш сказал, что она привыкнет жить вдали от воды, и кристаллические чешуйки перестанут сыпаться с её ног. Даже дал ей мазь, облегчающую раздражение.
Ханна нарушила обещание, данное Стэннишу, спустя две ночи, как тот отбыл в Нью-Йорк, и впервые за последние шесть недель плавала. Стоило девушке только зайти в воду, как она снова почувствовала себя самой собой, даже тёмная краска, казалось, вымывалась из волос с каждой новой волной. Что-то глубоко внутри неё вновь обретало цельность, она как будто выздоравливала… Если Стэнниш любит её так сильно, как говорит, разве не именно это он полюбил? Её суть – то, что делало её Ханной. Девушку преследовали слова, сказанные Этти на ступенях церкви. Они как будто кружили над её головой назойливыми мухами: елейный, поверхностный, лакированный. Последнее – самое ужасное. Она действительно полюбила кого-то поверхностного и ненаполненного? Но он же был выдающимся художником. Самым известным в Бостоне, Нью-Йорке, Лондоне, Париже. Он черпал вдохновение из чего-то, находящегося глубоко внутри него. Из чего-то, от чего она приходила в восторг. Художник величины Стэнниша
