свидетели, как они заявляют, слышали доносящиеся из Хёминсо крики. Матери двух жертв утверждают, что их дочери ушли из дома пораньше, чтобы дополнительно позаниматься со старшей медсестрой Хиджин, которую также обнаружили мертвой.
Он повернулся к медсестре Чонсу:
— Ты говорила, что тоже отправилась в Хёминсо, чтобы помочь ученицам?
— Да, — напряженно ответила медсестра Чонсу. — Это так.
— Во сколько?
— Мы часто открываем ворота для тех, кто учится на медсестер, за час до окончания комендантского часа.
— Значит, в четыре утра, в час тигра?
— Да.
— Тогда почему трое твоих соседей утверждают, что видели, как ты уходишь из дома в полночь? Куда ты направилась? Домой ты после этого не возвращалась.
Медсестра Чонсу помедлила с ответом, она была очень бледна.
— Нет ничего преступного в том, что женщина ночью находится вне дома.
И это было правдой. Женщинам разрешалось ходить по улицам во время комендантского часа; это запрещалось только мужчинам, поскольку считалось, что ночью они представляют опасность для города. Так что медсестра Чонсу не совершила ничего предосудительного.
— Повторяю вопрос, — повысил голос командир Сон. — Где ты была между полуночью и четырьмя часами утра, когда, по твоим словам, ты пришла в Хёминсо?
— Я… я гуляла, — ответила медсестра после довольно продолжительного молчания.
— Целых четыре часа?
— Мне надо было о многом подумать, господин.
Локоть командира оставался на подлокотнике кресла, пальцы по-прежнему постукивали по щеке.
— Возможно, в эти часы ты планировала убийство. Возможно, встречалась со своим сообщником.
— У вас слишком богатое воображение, господин. — Ее голос задрожал, и я не понимала, что причина тому — гнев или ужас. — Мне незачем было их убивать…
— Когда мы нашли тебя, ты была вся в крови, — сказал командир Сон. — Твои руки пропитались ею. Если ты невиновна, скажи мне: может ли кто-нибудь подтвердить твои показания о том, что ты делала с полуночи и до четырех утра?
Она не отрывала взгляда своих покрасневших глаз от земли.
— Нет.
«Медсестра Чонсу, — мысленно молила я свою учительницу, — защищайте себя!»
— У меня не было причин убивать учениц. Мы были близкими подругами со старшей медсестрой. А что касается молодой придворной дамы, то я никогда ее не видела.
— Ты лжешь, медсестра Чонсу, — прорычал командир Сон. — Скрываешь что-то от полиции. Заявляешь, что ночью спала, но как можно было спать, если, согласно свидетельским показаниям, вся столица слышала громкие крики?
Толпа вокруг меня согласно зашептала.
— Полицейские осмотрели место происшествия и нашли среди прочего якчакту.
Командир жестом подозвал одного из полицейских, и тот выступил вперед, держа длинный прямой клинок с деревянной ручкой. Это был нож для трав, и он весь был в крови.
— Ты не могла убить этих четырех женщин в одиночку. Кто-то, должно быть, помог тебе выманить восемнадцатилетнюю придворную даму из дворца, — продолжал командир Сон. — Кто это был? Кто тебе помогал?
Медсестра Чонсу сильно сжала зубы:
— Я не… — Ее голос надломился, как и мое сердце. — Я никому не причинила вреда.
Командир Сон подался вперед, положив руки на колени, и теперь казалось, будто он смотрит сверху вниз на маленькую девочку.
— Если ты в ближайшие дни не заговоришь, если не будешь сотрудничать с нами, я прикажу стражникам бить тебя по тех пор, пока ты не свалишься с ног, пока они не раздробят тебе кости. — И тихо добавил: — И тогда ты начнешь говорить. Все мерзавцы, с которыми мне приходится иметь дело, в конце концов признаются в содеянном. От тебя зависит, как и когда сказать правду. Сознаешься добровольно? Или во время пыток?
— Какой смысл что-то вам говорить? — выпалила наконец медсестра Чонсу, вздернув подбородок, ее взгляд резал не хуже кинжала. Теперь я узнавала свою наставницу. — Вы все равно не оставите меня в живых. — Тут в ее глазах мелькнул страх, голос дрогнул, но она решительно сжала в кулаки руки, связанные за спинкой стула. — Если люди запомнят меня, то я хочу, чтобы меня запомнили именно такой. Такой, — повторила она сдавленным голосом.
О чем она говорила? У меня было великое множество вопросов, но командир Сон уже широко махнул рукой:
— Уберите ее с глаз моих долой!
* * *
Когда допрос закончился, я проскользнула во внутренний двор для слуг и стала высматривать знакомые лица, кого-то, кому можно было доверять, кого можно было бы попросить передать мое письмо командиру Сону. Я искала полицейского-слугу, описывая его другим как молодого человека с хмурым взглядом, одетого как крестьянин, но удостоилась в ответ лишь косых взглядов и в конце концов обратила свое внимание на выходящую из кухни тамо. Ее звали Сульби; она училась вместе со мной в Хёминсо и, как все тамо, оказалась здесь, потому что трижды завалила экзамены.
— Сульби-я.
Она повернулась ко мне. На ее призрачно-бледное лицо упала прядь волос.
— Хён-а, — сказала она, изумленно глядя на меня и моргая. — Поверить не могу, что мне пришлось запереть медсестру Чонсу в тюремную камеру. Ладно кого другого, но ее?
Мою грудь стеснила обжигающая боль.
— Ты считаешь, она невиновна?
— Да, — шепотом ответила Сульби. — Мы ее знаем. Она не способна на такое.
— Я тоже так думаю…
— Я очень волнуюсь, Хён-а. У командира на нее зуб.
У меня скрутило желудок.
— Ты о чем?
— Много лет тому назад медсестра Чонсу не смогла спасти его жену и сына во время родов. И он так ее и не простил. Особенно его возмутило то, что она пыталась помочь появиться на свет младенцу, имея за плечами довольно мало опыта.
— Но у нас у всех поначалу нет опыта.
Сульби закусила нижнюю губу, а затем помотала головой.
— Медсестра солгала командиру, сказала, что она опытнее, чем была на самом деле. Хотела хорошо показать себя перед одноклассницами.
— Но сейчас речь идет об убийстве, — выдохнула я. — И командир, разумеется, не позволит дать волю своим чувствам. Он же не хочет, чтобы настоящий убийца разгуливал на свободе.
— А может, и хочет.
Мой брови полезли вверх:
— С какой стати?
Сульби вытерла влажный лоб и огляделась.
— Никому не говори, что я тебе это рассказала. Клянешься? Я тебе доверяю; мне всегда хотелось быть твоей подругой, ведь я видела… за что бы ты ни взялась, ты во всем достигала совершенства, — прошептала она, и я заерзала от смущения. — И никогда не ошибаешься.
Именно к этому я и стремилась в жизни — никогда не ошибаться. Ведь вся моя жизнь была ошибкой — я родилась девочкой, да еще и вне брака. Мне нельзя было больше ошибаться.
— Листовки развешаны по всей столице, — сказала она, и я вспомнила толпу и полицейских. —
