вашей хлебнут, расщедрятся и сразу какой уделец свой тебе подарят? — усмехнулся Изяслав.
— А, может, и расщедрятся, — тоже насмешливо проговорил Константин, прищуривая очи, — я настойчиво просить стану.
— Ну, жди, — холодно отозвался Изяслав, — смиренное ожидание к спасению души ведет.
Константин скривился, собираясь ответить тоже нечто колкое.
— А как твое здравие, Костюшка? — невпопад, чтобы остановить ссору, проговорила Марфа.
— Здрав, как бы кому иного не хотелось, — насуплено отозвался Константин.
— Ну и слава Богу, — перекрестилась Марфа. — А дорога такой утомительной была, жарко. Да я бы водички холодненькой попила, — Марфа спрыгнула с лошади, Изяслав нехотя последовал ее примеру.
Теперь братья и сестра стояли рядом. Изяслав и Константин сверлили друг друга недобрыми взглядами.
— А про «иное», то ты, Костюшка, зря. Мы давеча так обрадовались, что и ты приедешь. Так ведь, Изяславушка? — слегка тронула Марфа старшего брата за рукав.
— Ладно, иди, хоть обнимемся, — миролюбиво раскрыл объятья Изяслав.
Константин неохотно подошел, торопливо обнял брата, подставил щеку сестре и сразу отошел на пару шагов. Преодолеть давнюю неприязнь братьев не получалось даже у ласковой Марфы.
— Я там на возу меду привез, — махнул Изяслав назад. — Куда сгрузить?
— У Глеба надобно спросить. Вон и он, — с злорадным предвкушением новой ссоры, указал в сторону распахнувшегося шатра Константин.
Марфа едва заметно вздрогнула плечами, и это не укрылась от Услады. «Господи, пронеси», — простонала челядинка.
Глеб вышел мягким шагом барса. Он всегда двигался бесшумно и невесомо. Особенно поражало его искусное умение неожиданно появляться откуда-то из-за спины, когда и не ждешь. Вот и сейчас, все знали, что он рядом, а все ж вышло внезапно.
Старший Владимирович совсем не походил на князя — лицо простовато, неприметно, черты мелкие, нос курносый, реденькая бородка. Вот из одного теста были замешаны братья, да и схожи — очертанием губ, посадкой головы, чернотой волос, те же жгучие азиатские очи, а все ж получились уж больно разными. «Чудно», — дивилась Услада.
Глеб неспешной поступью хозяина пошел к братьям. Смерил чуть ехидным взглядом Изяслава, подмигнул Константину и… дернулся при виде Марфы, резко бледнея. Потом его лицо приобрело пунцовый оттенок, лоб прорезала глубокая морщина, а ноздри заработали чаще, перекачивая душный воздух. Воцарилась гробовая тишина. Уж понятно, что сейчас наружу вылезет дикая ярость. Изяслав приготовился к обороне, надменно скрещивая руки на груди, мол, да мне все равно, хоть оборись. Глеб, подойдя на расстояние трех шагов, внезапно растянул чуть натужную улыбку и вполне спокойно произнес:
— Здрав будь, брате мой Изяславе, как добрались?
— И тебе здравия в летах, — чуть растерявшись, пробормотал Изяслав, — добрались, дал Бог.
— Марфуша, сестрица моя, иди же обними братца, — радушно раскрыл Глеб объятья.
Марфа послушно подбежала.
— А я с Епифанией приехала повидаться, не в Исадах ли она? — от прилюдного вранья девичий голос дрогнул.
— Епифания? — приподнял бровь Глеб. — А чего ей здесь делать? — он вопрошающе обвел взглядом сестру и братьев.
— Ну, я так думала, — залепетала Марфа, — вы там пируете, а мы бы посидели в Исадах, да свои бы речи повели.
— Родителей навестить она в Смоленск поехала, крепко просилась, не смог отказать. Уж такие мы, к бабьим мольбам кроткие, — кольнул Глеб злым взглядом Изяслава, — веревки из нас вьют.
Изяслав смолчал.
— Ну, раз нету твоей Епифании, так что здесь и Марфе делать, пусть домой едет, — влез Константин.
— Тебе чего, сопля, надобно? Тебя кто просит? — вспылил Изяслав.
— Так и тебя никто не просил девку на княжий пир тащить! В уме ли ты, братец? — в открытую, сбрасывая маску миролюбия, попер Глеб.
«Вот оно, началось!» — задрожала телом Услада.
— Чего плохого, ежели она на Ростислава Муромского взглянет, все ж сговариваться собираемся? — тоже повысил голос Изяслав. — Никто ее на пир и не зовет, в Исадах посидит тихонько.
— Муромские князья благонравные, они такую и сватать не всхотят, — презрительно произнес Глеб. — Слава Богу, мать не дожила.
— Да я же издали, да я с ним и не собираюсь говорить, да одним глазком, — простонала Марфа, — да чего ж плохого? — повторила она вопрос Изяслава.
— Вон пошла, бесстыжая! Вон, к нянькам, мамкам в Пронск! — во все горло заорал Глеб так, что все в стане резко оглянулись.
— Да ка ты смеешь, так моей сестре сказывать?! — закрыл спиной Марфу Изяслав. — Никуда она не поедет, она под моим покровом.
— Я старший, и я велю! — Глеб снова побагровел, по шее пошли фиолетовые пятна. — Вон, чего стала, дура?! — он тонким острым пальцем указал на закат.
— Она под моим покровом, — упрямо произнес Изяслав, сжимая кулаки, — и никуда не поедет.
— Хорошо, — снова неожиданно спокойно ответил Глеб, — то твой выбор, я того не хотел, — зловеще проговорил он.
И, развернувшись, старший брат быстрым шагом пошел к шатрам. За ним засеменил Константин, что-то быстро нашептывая Глебу на ухо.
— Я не хотела, я не думала, — давясь слезами, всхлипнула Марфа.
«А я так-то и думала», — сокрушенно выдохнула Услада, сердце кололо от жалости к неразумной попрыгунье-хозяйке.
— Ну, чего ревешь, соловушка моя, — ласково приобнял сестру Изяслав, — Глебка всегда таким был, нешто не знаешь?
— Я в Пронск поеду, не хочу ссоры про меж вами, — размазала слезы по щеке Марфа.
— Ссора и без тебя была бы, что Олег был, покойный, что Глеб — только себя и слышат, да свою выгоду ищут, — в голосе Изяслава засквозила детская обида. — Поезжай в Исады, на дворе гостей[1] наших пронских посидишь, Вячко при тебе с гридями оставлю, так, на всякий случай.
— А, может, все ж в Пронск? — кисло улыбнулась Марфа.
— Уступить теперь я не могу, уступлю в малом, большее потеряю. С братцами слабину давать нельзя. Да не бойся, бражки лизнут, подобреют, — Изяслав потрепал сестру по темно-русой макушке.
Пронский отряд остался ставить свои шатры. Изяслав, как ни в чем небывало, бодро отдавал распоряжения, всем видом показывая,
