После этого он пришел в спортивный клуб, и тут обнаружилось, что у него настоящий талант. В первом же клубном забеге на пять километров он опередил ближайшего соперника метров на триста. Роберт написал известному спортивному физиологу, и тот ободрил его — оказывается, ничто еще не потеряно, бегуны на длинные дистанции достигают пика формы к тридцати годам. Роберту было двадцать шесть.
Следующие три сезона стали звездными. В 1997 году он выиграл чемпионат графства в забегах и на пять, и на десять тысяч метров, но настоящая удача пришла, когда он, понятия не имея о технике, записался на три тысячи метров с препятствиями, так называемый стиплчез. Он прибежал третьим, после члена национальной сборной и знаменитого поляка, с удивительным для новичка результатом: 8.58,6.
Лена-Софи подросла и пошла в ясли, Сейкка посещала очередные курсы. Он не обращал на семью никакого внимания, тренировался, даже на работе перешел на половинный оклад. Любовью они занимались не чаще, чем раз в месяц. На Рождество поехали в Лаппеенранту к ее родителям. Роберт подрался с шурином и заработал четырехсантиметровый шрам под левым глазом.
В 1998 году он впервые принял участие в традиционном легкоатлетическом матче Швеции и Финляндии. Четвертое место, второй среди шведов, результат — 8.42,5, потом улучшил личный рекорд, получив серебряную медаль на чемпионате Швеции в Умео — 8.33,2. Телесные контакты с женой сократились до одного раза в квартал. Приезжали родственники — на этот раз никаких конфликтов не возникло.
На Рождество гостили у родителей Роберта в Чимлинге. Здесь тоже не обошлось без небольшого кровопролития — Лена-Софи укусила деда в губу.
Спортивная карьера Роберта завершилась в 1999 году, опять же на традиционном матче Швеции и Финляндии. Особо хорошего результата не показал — у него были проблемы с ахилловым сухожилием, но свое четвертое место занял, на этот раз на олимпийском стадионе в Хельсинки. Тесть и теща сидели на трибунах. На последнем круге он пытался перебежать финского спортсмена, но на последних метрах уступил — финны заняли первое, второе и третье места. Это был август; они с Сейккой не занимались любовью с апреля. Когда Роберт вернулся в свою трехкомнатную квартиру с видом на Веттерн, он не нашел ни жены со всеми ее женскими принадлежностями, ни дочери. На кухонном столе лежала записка — я тебя разлюбила, ты не думаешь ни обо мне, ни о дочери, я уезжаю домой в Финляндию и не хочу никогда больше тебя видеть.
Роберт никогда об этом не задумывался, но внезапно понял, что все, что она написала, — чистая правда. Трижды он набирал номер ее родителей и трижды вешал трубку.
Это произошло 29 августа 1999 года, а тридцатого ему позвонил тот самый любезный издатель из «Альберт Бонньер» и предложил всерьез заняться «Человеком без собаки». Роберт и в самом деле засел за рукопись, но уже через пару дней понял, что чувство внутреннего опустошения парализовало все его художественные способности. Он положил шестьсот пятьдесят страниц в темно-красный ящик с металлическим замочком, где они и пролежали до декабря 2005 года.
После этого он, проработав еще две недели в конторе «Консума», сдал на хранение все, что не уместилось в рюкзак, и уехал в Австралию.
Его невеселый анализ прервал телефонный звонок.
— Отец интересуется, когда ты появишься, — сказала мать.
— А ты не интересуешься?
— Само собой, Роберт. Не придирайся к словам.
— All right, мама. Завтра вечером… Мне кое-что тут надо доделать… В общем, стартую после двух.
— Роберт?
— Да?
— Как ты себя чувствуешь?
— Как чувствую, так чувствую.
— Мне бы и в самом деле не хотелось…
Она не закончила предложение, а он не стал заполнять паузу.
— Я знаю, мама, — сказал он, когда молчать уже было невозможно. — Увидимся завтра вечером.
— Мы тебя очень ждем. Будь осторожен на дороге. У тебя резина шипованная?
— Конечно. Пока, мам.
— До свиданья, мой мальчик.
Он вылез из постели, подошел к окну и посмотрел на город. Снег — первый в этом году.
Подумал о матери.
Подумал о Жанетт. Вернее, не подумал — попробовал ее представить.
Она позвонила неделю назад:
— Ты, конечно, меня не помнишь.
— Что-то не припоминаю…
— Я моложе тебя, но мы учились в одной школе. И в Мальмене, и в гимназии. Ты был на два года старше.
— Понятно…
— Ты, наверное, не понимаешь, почему я звоню…
— Ну, в общем… — сказал Роберт.
— Я видела эту программу…
— Все видели…
— Да, конечно… Но… не знаю, как сказать… дело в том, что ты мне нравишься, Роберт.
— Спасибо.
Он хотел было уже положить трубку, но что-то в ее голосе его удержало. Как-то уж очень серьезно она говорила. Вроде бы не совсем дура, хотя все, что она до сих пор сказала, никак такому предположению не противоречило.
— Ты мне всегда нравился. Ты из тех парней, в которых… в которых что-то есть, ты не такой, как другие. Знал бы только, как я о тебе мечтала, когда была девчонкой. И…
— Да?
— А ты даже не знаешь, кто я такая. Это несправедливо.
— Мне очень жаль.
— Тебе не о чем жалеть. В том возрасте все тусуются только со своими одноклассниками. Вниз как бы никто не смотрит, так уж устроено.
Еще одна пауза — самый момент поблагодарить за звонок и повесить трубку. Она молчит, словно предлагает ему так и поступить.
— А почему ты, собственно, звонишь?
— Извини. Как тебе сказать… я видела эту программу и понимаю, сколько дерьма ты нахлебался.
— Что было, то было.
— И я подумала… теперь ты знаешь, что есть люди, которым ты нравишься. Уверенность в себе… и все такое…
— Спасибо, но…
— И еще я слышала, что ты приезжаешь. У отца и сестры юбилей. Твой папа был моим классным руководителем. Так что, если у тебя найдется время…
Роберт промычал что-то невразумительное.
— Это всего лишь предложение. Но у меня нет парня уже полгода. Мы могли бы выпить бутылочку вина и поговорить о жизни. Я живу на Фабриксгатан, если ты помнишь, где это…
— Думаю, помню.
— Детей у меня нет. Даже кошки нет. Запиши телефон. Захочется сменить обстановку — позвони.
— Подожди, я схожу за ручкой, — сказал Роберт Германссон.
Ее фамилия Андерссон, сообщила она в самом конце.
Жанетт Андерссон?
Он покопался в памяти — безрезультатно. Если бы у него сохранились школьные каталоги,[11]может быть, он бы ее и вспомнил. Но Роберт Германссон был не из тех, кто хранит такие реликвии.
