Бекбаулу не терпится скорее доехать до Тюмен-арыка, а старик все про Германию распинается.
— Ойбай-ау, ты понимаешь, — говорит он, вытягивая тощую шею, — это же совсем не просто! Сволочи-фашисты почти всю Европу захватили. У самой нашей границы стоят.
Бекбаула это мало тревожит:
— Эй, старик, оставь-ка лучше Европу в покое и подхлестни своего скакуна. А то не доберемся сегодня до канала.
— Чтобы канал рыть, международное положение тоже знать надо, товарищ мираб.
— Да провались они, эти фашисты!.. Мне нужно жратву скорее доставить, понял?
Старик цокает языком, качает головой.
— Кто такого невежду на канал посылает, хотел бы я знать?! Там нужны передовые, идейно под…
Бекбаул не дает ему кончить и начинает злить старика.
— Ты что мне Германией голову морочишь?! Ты ведь немец, небось сочувствуешь ей, а?!
— Тьфу, обалдуй!..
Карл Карлович смеряет его гневным взглядом и отворачивается…
Говорят, во время гражданской войны он сражался в отряде красных партизан. За храбрость, проявленную в бою возле станции Саксаульская, недалеко от Аральского моря, командование наградило его саблей с серебряным эфесом. Правда, сам Бекбаул эту саблю не видел, но хорошо помнит, как о том рассказывал однажды на собрании колхозный парторг…
Солнце поднялось на высоту копья, а они даже не проехали мимо Сунак-ата. По правую руку тянется железная дорога, по обе стороны которой монотонно гудят телеграфные столбы. Безустанно подвывает на разные лады ветер. Вокруг, сколько ни гляди, ни одной живой души. Разве что невзначай пролетит заблудившаяся ворона…
Должно быть, надоело старику рассказывать. Или собеседник наскучил? Молчит, покачивается на телеге. Больше всего досаждает ветер. Бекбаул отворачивался, прятал лицо, но напрасно. Стеганка грела неплохо, но одежда без воротника — плохая защита от настойчивого весеннего ветра, который облизывает своим шершавым, ледяным языком голую шею, лицо, не дает открыть глаза. И шапка старая, облезлая. Давно выбросить пора. Сколько Бекбаул себя помнит, хорошей одежды у них в семье не бывало. Заработок рядового колхозника уходит на повседневное житье-бытье. Мечтали они с Зубайрой быт свой наладить, приодеться, для дома кое-что прикупить. Вдвоем веселее бы пошла жизнь. Да не судьба была. Осталась навеки Зубайра в песках Кызылкума… А он привык к такой неприметной, непритязательной жизни. И никогда не мечтал о богатстве, о житейских благах. Даже плохо представлял себе, что это такое. Но сознавал: плохо, когда слишком отстаешь от своего кочевья. Стыдно ходить в длинном стариковском чапане. Пальто бы сносное купить или достать бы черную шинель с блестящими медными пуговицами, как у шурина. Такие шинели продают какие-то ловкачи на железнодорожной станции. А на что купишь?.. Нынче на трудодни надо приобрести какую-нибудь обновку. А то стыд и срам! Как-никак мираб ведь… Это, наверное, ничуть не меньше, чем бригадир… А он в лохмотьях.
Апырмай, какой назойливый ветер! Строительство, по словам начальника, начнется завтра. Не очень-то весело будет работать на таком ветру.
Ну и иноходец у Карла Карловича! Не конь — ишак заезженный. Еле ноги переставляет, чтоб ему сдохнуть!
Воет, свищет ветер. И, словно жалуясь на него, скрипят несмазанные колеса телеги.
* * *
В конце марта тысяча девятьсот сорокового года на строительство Чиилийского канала, одного из крупнейших строек того времени в присырдарьинской низменности, со всех районов области собралось около шестнадцати тысяч человек. Возле Тюмен-арыка, вдоль реки, поставили от разных колхозов сотни юрт, и началось великое торжество. Резали скот, готовили плов. К началу строительства понаехало много почетных гостей из столицы республики и областей. Говорилось немало громких и красивых речей. Особенно многолюдно было возле красной юрты. Певцы и музыканты, разгоряченные и возбужденные горластой толпой, пели и играли, не жалея глоток и струн домбры.
Потом начальник строительства Шушанян собрал всех мирабов и обошел площадку, откуда должен был начаться канал. В казахскую степь товарищ Шушанян приехал впервые. Историю этого края знал плохо, и потому был особенно удивлен, когда узнал, что названия местностей Тюмен-арык, Бес-арык встречаются в книгах мусульманских ученых XV–XVI веков. Еще в глубокой древности в этих местах была достаточно высокая культура земледелия. Здесь цвели фруктовые сады. Дехкане занимались бахчеводством. Биологи тщательно изучили в низменностях нынешнего Жана-кургана, Шаулимше, Чиили почву и убедились в насыщенности ее азотными солями. Это позволило им сделать вывод, что лет семьсот-восемьсот тому назад здесь простирались громадные рисовые плантации. А теперь сколько земли пустует! Земля измучена жаждой. Если ее напоить, все закрома можно было б набить зерном.
Среди мирабов, сопровождавших Шушаняна, находился и Бекбаул. Про себя он твердо решил не вмешиваться в разговор, а только слушать. Все мирабы, кроме него, были опытные, самоуверенные, пожилые мужчины. Они смело спорили с дипломированным инженером-мелиоратором товарищем Шушаняном. Более того, почти внимания не обращали на начальника строительства и так горячо настаивали на своем, что то и дело вступали в словесную перепалку.
— Эй, ты, Конрат, собирал бы овечий кизяк. Что ты понимаешь в этом деле?!
— А ты что понимаешь, пустобай Кипчак?! Сидел бы дома, коран свой читал да четки перебирал…
— Братцы, оставьте родовую тяжбу. Не время… Конрат, Кипчак — какая разница? — успокаивал третий распалившихся знатоков. — Подумаем лучше: поднимется сюда вода или нет? А может, повернем немного в сторону?..
Кипчак упорствовал.
— Нечего сворачивать! Правильно все размечено. Уровень воды в реке, самое меньшее, на два аршина выше.
Конрат не соглашался.
— Если сюда поднимется вода, я отрежу себе нос. Здесь уже пытались просо сеять, и ни черта не получилось. На корню все сгорело.
— Эх ты, растяпа-Конрат! В том году река обмелела.
— А ты, Кипчак, откуда знаешь, что она опять не обмелеет?! Взял бы лучше свои четки…
Кипчак бледнеет, когда ему о четках напоминают. Нет для дехканина большего унижения. В самом деле, какая может быть разница между дехканином из рода Кипчак и Конрат. И те и другие предприимчивы и трудо-любивы. И те и другие знают, что говорят и делают.
Нет, в такой компании лучше молчать. А то еще опозоришься. Шушанян заметил молчавшего Бекбаула, раза два спросил:
— А вы что скажете, молодой человек?
— Аксакалам виднее, — отвечал каждый раз Бекбаул.
Почтительность младшего перед старшим испокон веков ценится казахами. Мирабы одобрительно поглядывали на Бекбаула. Вежливость и скромность сослужили ему потом добрую услугу. Бекбаул это после понял.
Руководители строительства накануне долго обсуждали вопрос о том, джигитам какого аула следует доверить начать устье канала, да так ни о чем и не договорились. Тогда постановили: пусть это решат сами мирабы. Шушанян и Ерназаров справедливо считали этот вопрос не простым. Шестнадцать тысяч человек, собравшиеся на строительство, были в основном из
