серая колокольня.
Время до заката я провел на палубе, но потом стало немного холодно и промозгло.
На следующее утро, в поезде, что шел из Хариджа в Лондон, я любовался черными пашнями в предрассветных сумерках и зелеными лугами с овцами и ягнятами; там и сям виднелись живые колючие изгороди, было и несколько больших дубов с темными ветками и покрытыми серым мхом стволами. На тускло-голубом небе оставалось несколько звезд, над горизонтом тянулась полоса серых облаков. Еще до того, как взошло солнце, я услышал пение жаворонка.
Когда мы прибыли на последнюю перед Лондоном станцию, взошло солнце. Полоса серых облаков исчезла, и появилось солнце, такое простое и невероятно большое – настоящее пасхальное светило. Трава блестела от росы и ночных заморозков.
Но все же мне больше по сердцу тот серый час, когда мы прощались друг с другом.
В субботу днем я оставался на палубе, пока солнце не зашло. Всюду, куда бы ни падал взгляд, вода была темно-синей, а волны – довольно высокими, с белыми барашками. Берег уже пропал из виду. Небо было голубым, чистым и без единого облачка.
Заходящее солнце отбрасывало полоску блестящего света на воду.
Это было грандиозное и величественное зрелище, но все же более простые, тихие вещи поражают гораздо глубже: сейчас я невольно вздрогнул, вспомнив ночь в душной каюте, с курящими и поющими пассажирами.
Поезд из Лондона в Рамсгейт отправлялся через 2 часа после моего прибытия. Дорога заняла еще примерно 41/2 часа. Это был живописный путь, кроме того, часть его проходила по холмистой местности. Внизу холмы покрыты редкой травой, а наверху – дубовыми лесами. Очень напоминает наши дюны. Между холмами расположилась деревня с серой церковью, которая поросла плющом, как и большинство домов. Фруктовые сады были в цвету, небо было голубым, с серыми и белыми облаками.
Мы также проезжали мимо Кентербери, города, где осталось много средневековых зданий, особенно великолепна там церковь в окружении вязов. Раньше мне попадались картины с видами этого города.
Как вы можете представить, задолго до прибытия я уже сидел у окна, высматривая Рамсгейт.
Около часа я прибыл к мистеру Стоксу. Его не было на месте, но он вернется сегодня вечером. Пока он отсутствует, его заменяет сын (ему 23 года, я полагаю), школьный учитель из Лондона. Миссис Стокс я встретил днем за обедом. Здесь 24 мальчика от десяти до четырнадцати лет. (Было приятно смотреть, как эти 24 мальчика едят.)
Итак, школа невелика. Окно выходит на море.
После еды мы пошли прогуляться по берегу, там очень красиво. Дома на море в основном построены из желтого камня, в простом готическом стиле, их сады полны кедров и темных вечнозеленых кустарников.
Там есть порт, в нем полно кораблей, и он окружен каменными набережными, по которым можно гулять. А если пройти дальше, видно море в его естественном состоянии, и это красиво.
Вчера все было окрашено в серый цвет.
Вечером мы с мальчиками пошли в церковь. На стене церкви надпись: «Я с вами во все дни до скончания века».
Мальчики ложатся спать в 8 часов и встают в 6.
Еще здесь есть младший учитель, ему 17 лет. Он, 4 мальчика и я спим в доме неподалеку: там мне отвели маленькую комнатку, на стены которой не помешает повесить пару гравюр.
На сегодня достаточно, какие славные дни мы с вами провели, благодарю, благодарю за все. Передавайте большой привет Лис, Албертине и братьям, и я мысленно жму [вам] руку.
Любящий вас Винсент
Спасибо за ваши письма, которые я только что получил. Я напишу вскоре опять – после того, как проведу здесь несколько дней и увижусь с мистером Стоксом.
079 (63). Тео Ван Гогу. Рамсгейт, пятница, 28 апреля 1876
Рамсгейт, 28 апреля 1876
Дорогой Тео,
многие лета; мои самые сердечные поздравления с этим днем, пусть наша любовь друг к другу будет только крепнуть с возрастом.
Я так рад, что у нас с тобой так много общего: не только воспоминания о прошлом, но и то, что ты работаешь в той же фирме, в которой я трудился до недавнего времени, а значит, ты знаешь такое же количество людей и мест, что и я; кроме того, ты, как и я, очень любишь природу и искусство.
Ты, должно быть, уже получил письмо с объявлением Анны [о поиске работы]. Еще одно объявление размещено в «Daily News», и нам остается только надеяться на успех.
Мистер Стокс рассказал мне, что после каникул он планирует переехать – разумеется, вместе со всей школой – в деревню на берегу Темзы, часах в трех езды от Лондона. Там он обустроит школу иначе и, возможно, расширит.
А сейчас расскажу о прогулке, которую мы вчера совершили. Мы отправились в морскую бухту, дорога проходила через поля молодой пшеницы, вдоль живых изгородей боярышника и т. п. Придя туда, мы увидели слева высокую отвесную стену из песка и камней, высотой с трехэтажный дом. Наверху росли старые корявые кусты боярышника – их стволы и ветви, черные и серые от коркового лишайника, из-за [постоянного] ветра склонились в одну сторону, – а также несколько кустов бузины.
Мы шли по берегу, покрытому большими серыми камнями, известняком и ракушками.
Справа от нас было море – очень спокойное, будто тихий пруд, – и в нем отражался свет чистого серого неба, где заходило солнце. Было время отлива, и вода стояла очень низко.
Спасибо за твое вчерашнее письмо, я очень рад, что Виллем Валкис начнет работать в фирме. Кланяйся ему от меня. Я бы хотел когда-нибудь опять прогуляться с вами обоими по роще Босьес к Схевенингену.
Хорошего тебе дня сегодня, и поприветствуй от моего имени всех, кто будет обо мне спрашивать, и верь мне,
твой любящий брат Винсент
Хорошего тебе дня сегодня, мой мальчик, и счастливого и благословенного года. Это важный возраст, которого мы оба уже достигли и от которого теперь многое зависит. Пусть все сложится удачно.
Я буду рад, если Анна что-нибудь найдет, но такие места, какого она хочет, все еще довольно редки. Здешняя больная дама, которой требовался уход, получила 300 писем в ответ на свое объявление.
Крепко жму тебе руку в мыслях. Прощай!
083 (67). Тео Ван Гогу. Рамсгейт, среда, 31 мая 1876
Рамсгейт, 31 мая 1876
Дорогой Тео,
молодец, что съездил 21 мая в Эттен, это счастье, что четыре из шести [наших] были дома. Папа в подробностях написал мне, как прошел тот день. Благодарю также за твое последнее письмо.
Писал ли я тебе о шторме, свидетелем которого недавно стал? Море было желтоватым, в особенности на уровне пляжа; на горизонте одна-единственная полоска света, и над ней – невероятно огромные темно-серые облака, и можно было увидеть, как из них косыми линиями льется дождь. Ветер сдувал белую пыль с тропинки на камни в море и сгибал росшие на скалах цветущие кусты боярышника и желтофиоли.
Справа были поля молодой зеленой пшеницы, а вдалеке – город с башнями, мельницами, шиферными крышами, домами в готическом стиле и портом внизу, между двух вдающихся в море дамб; он напоминал города с гравюр Альбрехта Дюрера. В прошлое воскресенье я тоже наблюдал за морем, все было темно-серым, но на горизонте уже брезжил рассвет. Было еще очень рано, но уже пел жаворонок. И соловьи в садах у моря. Вдалеке – свет маяка, сторожевой корабль и т. д.
Той же ночью я смотрел из окна своей комнаты на видневшиеся вдалеке крыши домов и на верхушки вязов, темных на фоне ночного неба. Над крышами блестела одна-единственная, но красивая, большая и дружелюбная звезда. И я думал обо всех нас, о годах моей жизни, что уже прошли, и о нашем доме, и мне вспомнились эти слова и это чувство: «Не дай мне быть беспутным сыном, дай мне еще свое благословение, не потому, что его достоин, но ради воли моей матери. Ты есть Любовь, все покрывающая. Без Твоего непреходящего благословения мы бессильны».
Прилагаю рисунок с видом из окна школы, откуда мальчики смотрят вслед своим родителям, возвращающимся на станцию после визита к ним. Многие [из них] никогда не забудут вид из этого окна. Жаль, ты не мог этого видеть на той неделе, когда у нас были дождливые дни, особенно в сумерках, когда зажигаются фонари и их свет отражается в мокрой мостовой.
В те дни мистер Стокс бывал не в духе, и если мальчики, по его мнению,
