плечо, переворачивая на спину. Я встаю и опускаюсь на узкие бедра Элли, мой взгляд скользит по ее обнаженной груди. Я улыбаюсь, глядя, как твердеют ее соски.
— О, — скулит Элли, выгибая спину, ее руки теперь поджаты под нее. — Мне нужно…
Закрыв ей рот рукой в перчатке, я останавливаю все требования, какие она собиралась мне высказать. Этого не произойдет, что бы это ни было.
Свободной рукой я хватаю лежащий рядом с ней нож. Открыв его, я подношу лезвие к ее лицу, и она хнычет, ее великолепные глаза распахиваются. Бедра Элли дергаются подо мной, и я улыбаюсь под маской.
Убрав руку с ее губ, я провожу по ним кончиком пальца. Она глубоко вдыхает, ее грудь вздымается. Я устраиваюсь между ее ног и опускаю кончик ножа вниз по ее грудной клетке, по животу и к киске. Я переворачиваю его в руке, рукоятка пробегает вверх-вниз по ее пизде, раздвигая для меня ее губы.
Элли стонет, закрывая глаза, и я ввожу в нее рукоятку. Она выгибает спину, откидывает назад голову, раздвигая шире ноги, чтобы дать мне лучший доступ. Я ввожу и вывожу его, наблюдая, как ее соки покрывают черную рукоятку.
Ее тело раскачивается вперед-назад, дыхание становится тяжелее, и, протянув свободную руку, я шлепаю ее по груди. Элли задыхается, я делаю это снова, и она стонет.
Я опускаю руку к ее пизде и потираю клитор. Большим пальцем играюсь с ее пирсингом. Он такой горячий. Я хочу потянуть за него зубами. Засосать его в рот и смотреть, как выгибается ее спина, пока она кричит.
— О Боже… — замолкает она, облизывая губы.
Меня бесит, что Элли не знает, кто я такой. Что она не может выкрикнуть мое имя, когда я заставляю ее брать то, что ей даю. Однажды она узнает. И когда этот день настанет, она поймет, что в нашем мире нет Бога. Нет ничего святого в мире, полном грешников.
Я снова опускаю взгляд на нож и, держа лезвие, сильнее нажимаю на рукоятку. Ноги Элли широко раздвинуты, чтобы она не порезалась. Жаль. Часть меня хотела бы видеть, как она истекает кровью ради меня. Я бы слизал кровь с ее тела, как подношение.
— О Боже, — задыхается Элли, выгибая шею, и я обхватываю свободной рукой ее горло, ограничивая доступ воздуха, стоя над ней на коленях и трахая ее пизду рукояткой ножа.
Я наклоняюсь к лицу Элли, наблюдая, как тяжелеют ее льдисто-голубые глаза. Ее пухлые губы приоткрываются в попытке вдохнуть воздух, но я не позволяю этого сделать. Элли напрягается подо мной, и ее глаза закрываются; она кончает, как хорошая шлюха, которой, я знал, она будет.
Сев, я вытаскиваю нож, одновременно отпуская ее шею. Тело Элли обмякает на матрасе, она вдыхает. Я подношу нож к ее лицу, и Элли открывает свои тяжелые веки и встречается с моим взглядом. Элли приоткрывает губы и высовывает язык. Я провожу по нему рукояткой, наблюдая, как она вылизывает его дочиста.
Блядь, я хочу попробовать ее на вкус. Еще нет. Скоро я буду иметь ее, как захочу и когда захочу.
Я выключаю воду, отгоняя от себя это воспоминание. Это лишь одно из многих. Выйдя из душа, я вижу на стойке конверт. Я снова открываю его и просматриваю зажатые в руке фотографии. Мое сердце бешено колотится от мысли, что Элли раздвигает ноги для другого.
Когда он появился в ее жизни? Как я мог это пропустить? Прошло несколько недель с тех пор, как я ее навещал. Я был занят с Лордами и не мог к ней вырваться. Мы были так близки к церемонии клятвы, что я решил просто подождать. Я устал мучить себя, заставляя ее кончать, но не имея возможности попробовать. С завтрашнего дня это больше не будет проблемой.
Закрыв конверт, я кладу руки на край стойки и склоняю голову. Это не имеет значения. Он не помешает мне получить то, что я хочу. Подняв глаза, я улыбаюсь себе. Я люблю вызовы. И это будет мой самый большой вызов.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
СИН
Следующей ночью, я сижу в своем Zenvo TSR-S4 с выключенными фарами и прячусь за линией деревьев у двухполосной дороги.
Парень на моем пассажирском сиденье пересчитывает пачку стодолларовых купюр, которые я ему дал.
— Без обид, — бормочет он.
— Все в порядке.
Я бы тоже пересчитал это дерьмо. В наше время никому нельзя доверять.
Он берет из пачки несколько штук и передает их через открытое окно стоящему у машины другу, которого он привел.
— Приготовься, — приказывает он парню.
— Приятно было иметь с тобой дело, — смеется мне парень, затем обходит мою машину и садится в свою, припаркованную рядом.
Мы молча ждем. Устраиваясь поудобнее на сиденье, я чувствую засунутый сзади за пояс джинсов пистолет. Как я уже сказал, в наши дни никому нельзя доверять. Я пошел в захудалый бар, сделал предложение нескольким мужчинам, которые, как я знал, не отказались бы от наличных, и заключил сделку.
И вот мы здесь.
Выпрямившись, я наблюдаю, как к нам приближаются фары. Когда они проносятся мимо, мы остаемся неподвижными, скрытые линией деревьев. В стоящей слева от меня машине включается двигатель, и она выезжает на дорогу.
В это время я включаю фары и выдвигаюсь в противоположном направлении.
В конце дороги появляется дом, и я въезжаю на подъездную дорожку. Это белый коттедж, спрятанный в лесу Пенсильвании. Уединенный. Идеальное место, чтобы прятать тела. Есть старая байка о том, что в этих лесах водятся привидения. Лорды закопали в землю столько людей, что, если бы у нас когда-нибудь случилось наводнение, тела всплыли бы и заполнили всю улицу.
Я бы не удивился, если бы такое случилось. В двадцать два года у меня уже пять трупов, и дальше будет только больше.
Остановившись, я вижу на подъездной дорожке знакомую машину. Я ожидал, что она будет здесь. Мы сидели за деревьями, когда машина проезжала мимо два часа назад по дороге к этому дому.
Остановив машину, я достаю из кармана запасной комплект ключей.
— На, возьми, — приказываю я человеку на пассажирском сиденье.
Кивнув, он забирает их у меня. Выйдя из моей машины, он садится в другую, заводит ее, и я смотрю, как она уезжает, как раз в тот момент, когда у меня в кармане начинает вибрировать мобильный.
— Алло? — отвечаю я, поворачиваясь к дому.
— Чувак, где ты, блядь, пропадаешь? — рявкает мне в ухо мой лучший
