Ознакомительная версия. Доступно 4 страниц из 17
сны до кинематографа!) Но потом я вспоминаю «Видение Креста», один из первых письменных памятников древнеанглийской литературы примерно восьмого века, исполненный сверкающего цвета (и наслаждения, и боли): «Вот, я поведать хочу сокровенное сновиденье… Блистая, восстало в зареве дивное древо. Оно одето было, знамение, златом… Я же, бедный, ничтожен, смотрел я грешный на этот крест ликующий… И стал я духом печален, в страхе представ прекрасному: то красным оно показывалось, то горело иным покровом, либо кровью было омочено, обильно облито влагой, либо златом играло и самоцветами»[28]. Может возникнуть вопрос, считать ли «злато» цветом, но ответ на него вне моей компетенции. Обратимся к Джону Бёрджеру: «По ту сторону золота находится то же, что и по эту». Думаю, это исключает его из разряда цветов. Красный цвет греховности сновидца, однако, неоспорим.
113. В неоконченном романе «Генрих фон Офтердинген» Новалис рассказывает историю средневекового трубадура, которому приснился голубой цветок – возможно, синетка, – после чего он мечтает увидеть голубой цветок «наяву». «Он неустанно занимает мои мысли, – говорит герой, – он захватил мою душу»[29]. (Также и Малларме: «Я обречен: Лазурь! Лазурь! Лазурь! Лазурь!»[30]) Генрих знает, что его одержимость не вполне обычна: «В том мире, в котором я жил, никто бы не стал думать о цветах; а про такую особенную страсть к цветку я даже никогда и не слыхал»[31]. Тем не менее, он посвящает жизнь поискам цветка: так начинается приключение, возвышенная романтика, романтика исканий.
114. Теперь вспомним голландское выражение «Dat zijn maar blauwe bloempjes» – «Это всего лишь голубые цветочки». «Голубые цветочки» здесь означают букет неприкрытой лжи.
115. Что означает, что искания сами по себе духовная ошибка.
116. В одну из наших последних встреч на тебе была бледно-голубая рубашка с коротким рукавом. Я надел ее для тебя, сказал ты. В тот день мы трахались шесть часов кряду, что звучит неправдоподобно, но часы не врут. Нужно было убить время. Ты ехал в какой-то приморский городок, полный синего цвета, где ты собирался провести неделю с другой женщиной, в которую был влюблен, с которой ты и сейчас. Я влюблен в вас обеих, но совершенно по-разному, сказал ты. Дальше размышлять об этом заявлении было бы неразумно.
117. «Как ясно я видел всегда свое состояние и тем не менее поступал не лучше ребенка, – говорит страдающий юный Вертер. – И теперь еще ясно вижу всё, но даже не собираюсь образумиться»[32].
118. Вскоре после того дня мне попалась фотография тебя и той женщины. На тебе была та самая рубашка. Я отправилась к своей травмированной подруге и рассказала ей эту историю, пока натягивала ей на ноги надувные компрессионные чулки для профилактики образования тромбов. Как жутко, сказала она.
119. Моя подруга была гениальна до аварии, и она по-прежнему гениальна. Разница только в том, что сейчас едва ли возможно относиться к ее заключениям скептически. Каким-то образом травма наделила ее качествами прорицательницы, возможно, потому, что она обычно сидит на одном месте и все к ней приходят. Рано или поздно тебе придется отказаться от этой любви, сказала она мне однажды, пока я готовила нам ужин. Она насквозь больная.
120. В финале сокрушенный отказом юный Вертер стреляет себе в голову, одетый в синий фрак – такой же, как тот, в котором он впервые танцевал со своей возлюбленной. Всю ночь он умирает долгой мучительной смертью, сподвигшей на самоубийство сотни подражателей в синих фраках по всей Германии и за ее пределами. Обратите внимание, что здесь, как и везде, ясное видение не ведет никуда ни Вертера, ни нас самих.
121. «Ясность – настолько очевидное свойство истины, что нередко их даже путают между собой», – писал Жозеф Жубер, французский литератор, оставивший множество записных книжек с подобными афоризмами, которым так и не суждено было сложиться в монументальный философский труд. Я прекрасно знаю, как легко спутать что-либо с истиной. Иногда я думаю, что эта путаница, как ловкость рук фокусника, составляет основу всего моего письма.
122. «Истина нуждается в цифрах и красках, чтобы ее заметили», – писал Жубер, невозмутимый в исповедании ереси.
123. Каждый раз, когда я говорю о вере, я говорю не о вере в бога. Также, когда я говорю о сомнении, я говорю не о сомнении в существовании бога или истинности чьих-то религиозных взглядов. Эти понятия никогда не были важны для меня. Размышлять о них – всё равно что играть в жмурки: тебя раскручивают до потери равновесия, и вот ты нетвердо шагаешь с завязанными глазами и вытянутой вперед рукой, пока не наткнешься на стену (смех) или кто-то легонько не подтолкнет тебя к другим игрокам.
124. По этой причине я готова назвать себя «духовной калекой», как один японский критик высказался о Сэй-Сёнагон, прочитав ее знаменитые «Записки у изголовья». Этого критика ужасно возмутила ее одержимость повседневными делами, сплетнями и внешней красотой, враждебность к мужчинам и язвительные замечания, которыми она без зазрения совести сыпала направо и налево, в особенности в адрес простых людей. Вот несколько списков из этой книги: «То, что производит жалкое впечатление», «То, что никуда не годно», «Те, у кого удрученный вид»[33].
125. Конечно, можно просто снять повязку с глаз и сказать: Это дурацкая игра, и я больше в нее не играю. И нужно признать, что наткнуться на стену, пойти не в том направлении или сорвать повязку – такая же часть игры, как и поймать кого-то.
126. Одна из первых записок в книге Сёнагон посвящена празднеству голубых коней – в этот день двадцать великолепных серых с синеватым отливом коней из императорских конюшен шествуют перед императором. Читая об этом, я хочу умереть и переродиться тысячу лет назад, чтобы увидеть это шествие своими глазами. Здесь нам грозит опасность – опасность удариться в зависть к синеве, принадлежащей другим людям или прошедшим временам. Ведь даже если настойчиво утверждаешь, что желаешь только одного – быть довольной и счастливой, на самом деле нередко обнаруживаешь себя в колесе сансары, ищущей возмездия. Особенно когда начинаешь подозревать, пусть и смутно, что выхода из колеса нет. В буддизме эту напасть иногда называют «ностальгией по сансаре» – и чем яснее осознаешь необходимость от нее избавиться, тем сильнее она вцепляется в тебя.
127. Задайте себе вопрос: каким цветом цветет дерево жакаранда? Когда-то ты сказал «синеватым». Я не знала, соглашаться или нет, поскольку никогда не видела этого дерева.
128. Когда ты впервые рассказал мне о жакарандах, я почувствовала надежду. Впервые увидев их своими глазами, я почувствовала отчаяние. На следующий год
Ознакомительная версия. Доступно 4 страниц из 17
