нижних койках или у дальней стены. При нашем появлении они не шелохнулись — очевидно, слышали шаги издали.
Всю дорогу я не просто рассматривал обстановку — прикидывал варианты побега. Не понимаю, как такие здоровенные «катакомбы» упрятали в центре Петербурга. Факт в том, что сами по себе они полностью изолированы от улицы. Ни доступных для залаза вентиляций, ни каких-либо намёков на коммуникации с остальным миром. Ну, кроме разве что условного входа: там, где меня допрашивали, было ещё несколько дверей. По логике, другой конец тоннеля тоже должен сообщаться с внешним миром: подобное могли возвести для складов — а значит, с расчётом подъезда транспорта. Хотя когда это строилось-то? Уж не вместе ли с самими домами? А это могло быть и сто, и более лет назад.
Рвануть дальше прямо сейчас? Девчонка едва ли меня догонит. Может, конечно, второй конец тоннеля замурован или охраняется, и всё же…
Сделал вид, что шагаю в отсек, и тут же побежал в сторону. Секунда, две, три — скорость только набираю. И вдруг — падаю. Тело сковывает парализующей болью. При падении ободрал щеку: не смог выставить вперёд руки.
— Глупенький, — грустно вздыхает Ассоль, медленно приближаясь, и вместе с ней нарастает потрескивание электрического телескопа, который только что показал свою мощь. Выходит, она им на расстоянии выстрелила? — Вставай. Не бережёшь ты себя. Только зря силы расходуешь, а они тебе пригодятся. Нарвёшься на Генку вместо меня — ходить потом не сможешь. Оно тебе надо?
— Мне надо только одно. Выбраться отсюда, — прошипел я. Руки и ноги повиновались с трудом, всё тело пульсировало болью.
Ассоль наклонилась, с силой дёрнула меня за пояс джинсов, потянула вверх, помогая встать. Её голова оказалась рядом с моей.
— Тогда делай это не так тупо, — прошептала она сквозь зубы.
Сказанное можно было расценить и как злобу, и как намёк. Впрочем, какой тут намёк, если минутой ранее она долбанула по мне электричеством?! Сказал бы я, что сделал бы при случае с её палочкой, но решил не нарываться на новые проблемы.
— Иди, — коротко бросила она, кивнув на указанный ранее отсек.
Ишь ты, какая. Первой не идёт, не говорит следовать за ней. Ждёт, чтобы я теперь сам пошёл. В её взгляде мне то и дело мерещится надежда, но потом я вижу, как лицо её хмурится.
Какое тут всё странное. Допрос без наручников, заключённые без запертых дверей. В чём-то даже закономерное окончание сегодняшнего безумного дня. В этом смысле я, конечно, спасся от таинственных преследователей, вот только попал в руки отморозков, не стесняющихся эксплуатировать рабов в центре Петербурга. И неужели о них никто не знает?
Делать нечего — прошёл в отсек. Все тамошние смотрели на меня. Ну не «вечер в хату» же говорить? Не тюрьма ведь, как я понимаю. И всё равно мысли вертелись мрачные: если дать слабину вначале, потом так и будут считать слабым. Я здесь надолго задерживаться не собираюсь, но тем не менее каждое действие нужно совершать рассудительно.
— Спать будешь тут, — Ассоль показала на вторую по высоте койку у входа.
На бетонном каркасе лежал фанерный лист. На этом всё. Ни матраса, ни подушки, ни одеяла.
— Как тут спать-то?
— Лёжа, — донеслось из глубин комнаты. Мне это не понравилось.
Ассоль злобно сверкнула глазами, но ничего не сказала. Постояла, словно хотела что-то сообщить, потом резко развернулась и ушла.
Ответственный момент. Первое впечатление — как известно, зачастую самое важное. Молча залезть на полку? Отлежаться после пережитого не помешает, конечно. Однако непонятки с коллективом оставлять на потом тоже не стоит.
— Кто сказал «лёжа»? — спросил я, сделав шаг вглубь отсека.
— Я сказал, — донёсся голос того, кто лежал на третьей, самой высокой полке у дальней стены.
Я молча подошёл. Тусклый свет — на высоком потолке лишь одна лампа — позволил мне разглядеть, что собеседник лежит не на голой фанере. Голову подпирал набор какого-то тряпья, и, кажется, было даже подобие одеяла в виде простыни.
— Ты-то под голову что-то мягкое стелешь, — сказал я.
— Ну а ты, стало быть, вообще гладко стелешь, — тут же ответил он, шмыгнув носом, и моментально принял сидячее положение.
Рыжие волосы, синяки под глазами. Он был старше меня максимум на пару лет.
— Если внимательный такой, сыграем? — рыжий спрыгнул с полки, поравнявшись со мной. Встал почти вплотную, смерил долгим взглядом, ожидая, когда я не выдержу и отведу глаза.
— Во что сыграем? — уточнил я.
— На что, а не во что, — вновь шмыгнул он носом. — Ставь свои легинсы. Я поставлю своё постельное.
— Ты не ответил.
— А ты не согласился.
— На мне джинсы, а не легинсы — это раз. Твоего тряпья они не стоят — это два.
— Ты чего-то борзый, — рыжий едва не врезался в меня лбом и грудью, настолько сильно приблизился. Грудь он выпирал подобно петуху, готовящемуся расправить крылья. Глаза, как мне показалось, у него тоже чересчур вылезали из орбит.
— В напёрстки, — подал голос кто-то с противоположной стены, и я воспользовался случаем, чтобы невзначай хотя бы немного отойти от рыжего. — Все новенькие играют. Такое правило.
Это был пожилой мужчина с хрипловатым голосом. Он лежал на боку, подпирая голову рукой. Вид у него был дряхлый, худощавый. Но сам дедок не выглядел побитым и зажатым. Речь, взгляд, дыхание. Мелкие детали, которые по отдельности ничего не значат, а вместе дают ясную картину. В нём чувствовался некий… авторитет?
— Я не новенький, — сказал первое, что пришло в голову.
— В хату впервые попал — значит, новенький, — как бы равнодушно пожал плечами дедок. — Боишься штаны отдавать — ставь хотя бы ремень.
Ага, ясно-ясно. Пахнет подставой. Может, у них и правда традиция такая, но это не отменяет возможности наживаться на всех новоприбывших. Мне-то из моего родного две тысячи двадцать второго это очевидно, а вот для некоторых зелёных «здешних» игра в напёрстки, пожалуй, ещё кажется чем-то прозрачным и честным.
Могу отказаться. Могу проигнорировать. Вот только рыжий всё равно будет считать себя победителем: ведь с ним побоялись сыграть! А это уже дело принципа.
— Дело-то минутное. — Дедок как бы нехотя слез с полки, сел на нижнюю, пустующую.
Рыжий раздобыл откуда-то картонку, постелил на полу, сел рядом и достал три напёрстка.
— Шарик! — он показательно вытянул руку с металлическим шариком, глядя мне в глаза. — Кладу под средний.
Вот смешные. Я ведь всё ещё не согласился, а они уже в предвкушении — нашли дурака, думают.
— Начнём? — нетерпеливо проговорил рыжий.
Лыбится, аж светится от счастья. Ну и пусть себе светится.
