Лицо бледное и пустое, как экран выключенного компьютера. Тусклый воздух тлеет над плоским затылком. (Если хлопнуть ладонью, тут же начнет быстро-быстро бормотать и подпрыгивать на стуле?) Наконец, головоногий гоблин разрешает себе меня заметить. Ни слова не говоря, поднимает глаза – «слша вс?», – милостиво кивает, берет измятую повестку и пропадает в пыльных недрах присутствия.
Минут через пять промелькнул было между столов, но, недовоплотившись, быстро исчез. Еще через пять минут снова появился, уже из коридора за моей спиной, как ни странно, в своем первоначальном виде. Выдал копию полицейского рапорта. Фамилия потерпевшей в рапорте закрашена непробиваемым черным цветом. Меня в ее показаниях одели во все голубое, а глаза сделали ярко-зелеными и усадили в белый микроавтобус с красной надписью «Арамарк», который каждый раз отъезжал при приближении полиции.
Длинная пауза. Отраженное в экране белое гоблинское веко равномерно мигает, заглатывая светящиеся буквы. Неожиданно густой, неразборчивый голос доносится из приоткрытого рта.
– Пмпрка по Гргр Мркману ще не назнчли. Кгда назначт – незвстно, – тычась языком в небо и глотая, как старая пишущая машинка, гласные, бормочет государственный гоблин. Бормочет со смачным чавкающим бульканьем, словно разбухший язык зарос мокрыми волосами и трудно его ворочать. Как-то все же удается его понять. – Всго пмпрков в мнцпальном суде чловек двсти (!). Могут назначть любго. Нет, кто назнчт, сбщить не могу. Вам нужн двкат.
«Пмпрка по Гргр Мркману ще не назнчли. Кгда назнчт – незвстно», – повторяет про себя Гргр Мркман, пытаясь угадать правильную огласовку.
– Могу я получить копию жалобы истицы?
Гоблин протыкает меня снизу насмешливым взглядом. Который, впрочем, заметного вреда не наносит.
– Бвинителнцы в тких делах могут хрнить нонимнсть… Кнчн, вас есть прв пдать прсьбу на мя клрка сда… – Опускает веки, показывая, что беседа окончена.
Пройдет очень немного времени, и Гргр Мркман наконец поймет, что в переводе с новоанглийского канцелярита это безгласное бормотание всего лишь эвфемизм для одного-единственного короткого слова «нет». А пока пребываю в счастливом юридическом неведении, и все выглядит гораздо проще, чем на самом деле.
4. Разговор на улице с бостонской дамой
(Бостон, 22 сентября 1991 года)
– Ну что, как продвигается ваше дело? – весело спрашивает аристократическая секретарша из офиса помпрока графства Middlesex. – Удалось что-нибудь выяснить?
Мы встретились случайно в центре Бостона, у залитой солнцем и обрамленной синим неоном витрины какого-то большого и дорогого магазина. Впервые за последний год оказался здесь. Зернистый воздух промыт слабым раствором из уксуса и марганцовки. Лысый манекен с круглой физиономией без бровей и без рта протянул над нами неподвижную длань. Время обеденного перерыва. Толпа медленно обтекает нас с обеих сторон.
На ней узкое медово-золотистое пальто, туго перетянутое широким черным поясом и застегнутое по самую шею. Сапоги с высокими каблуками. Она чуть ниже ростом, но почему-то я гляжу на нее снизу вверх. Каштановые, с еле заметной проседью волосы в (тщательно продуманном?) беспорядке рассыпаны по плечам. Раскрасневшееся, нежно подкрашенное лицо. И пчела и бабочка одновременно. Один тихий взмах крыльев может вызвать бурю. Она об этом знает. Ничего общего с тусклым офисным пипл-планктоном, который колышется возле нас по тротуарам.
– Не так-то просто непосвященному человеку у вас там что-либо найти!
– Это для острастки. Надо же как-то внушать священный трепет посетителям. Если снова будут проблемы, заходите ко мне в офис. Меня зовут Лиз. – Она пристально и довольно откровенно смотрит на меня.
Наконец опомнившись, я спохватываюсь:
– Грегори Маркман. Спасибо, Лиз. – Рывком вытаскиваю из синевы ее глаз свой уже глубоко увязший взгляд. – Мне действительно нужно было бы обсудить мое дело с кем-нибудь, кто работает в суде.
Между нами не меньше полуметра, но отражения наши в витрине почти касаются друг друга. Лысый манекен еле заметно подмигивает мне оттуда: давай, парень, не тушуйся!
Лиз колеблется пару секунд, перед тем как ответить. Лицо, ограненное слева стеклянной плоскостью витрины, неподвижно, губы плотно сжаты. Но внутри – я уверен – она улыбается. Неважно, откуда я это знаю. Знаю – и все.
– Вам стоит подождать, пока назначат помощника прокурора по вашему делу. И поговорить уже с ним… Нет, это плохой совет. А вот вам хороший: как можно быстрее наймите адвоката.
– Наверное, вы правы. Видите ли, я ничего в таких вещах не понимаю.
– Судя по вашей повестке, дама подала на вас жалобу, что вы ее преследуете.
Она запомнила, что было в моей повестке. Ведь прошло целых шесть дней!
– Я даже не понимаю, кто подал жалобу!
– Вы что, сразу нескольких женщин преследуете?
– Да никого я не преследую! Это какая-то ошибка!
– А что вы делаете в свободное от преследований время?
– Работаю в одной большой компании, здесь недалеко. Придумываю, как защищать компьютеры, чтобы те, кому не разрешено, не могли в них залезть. Как находить тех, кто по ночам рыскают в чужих компьютерах.
– Так вы вроде полицейского в виртуальной реальности?
Почему-то мне никогда в голову эта мысль не приходила.
– Скорее, помощника прокурора, заставляющего выполнять законы… Пишу программы, статьи в научные журналы. Делаю доклады на конференциях…
– Вы ни на прокурора, ни на программиста не похожи. Скорее… – Вырвавшаяся наконец наружу улыбка, которой она меня легко одарила, стоила очень многого.
Попробовать зацепить? Она ведь женщина, такая же, как другие женщины… В голове, будто клубок белья в барабане стиральной машины, с грохотом крутятся одним сплошным комом, постепенно освобождаясь от налипшей грязи, несколько вариантов. Движение останавливается. Машина вываливает всю кучу передо мной. Внимательно рассматриваю каждый из них и снова отбрасываю. Выбираю первый попавшийся… Заодно и отвлечься от своих судебных дел. Она поможет разобраться с этой идиотской жалобой. У нее должны быть связи среди судейских… Попросить телефон?
Украдкой поглядываю на Лиз, пытаюсь угадать у нее по глазам, удалось ли ей, несмотря на грохот машины, все же прочесть мои нечистые мысли?
Уже два месяца, как я на отскоке. Аня вернулась в Россию еще в июле. Живу один в квартире, которую снял после ее отъезда. По природе своей я, пожалуй, человек довольно застенчивый. Но за эти месяцы вместо содранной кожи наросла иная, гораздо более толстая. И что-то новое, непонятное мне самому происходит в душе, лезет из этой кожи вон. Подсознание взбунтовалось и уже одерживает первые, хотя пока и временные победы. По ночам бдительная таможня между явью и сном стала пропускать смутные, быстро сменявшие друг друга сексуальные фантазии, настоянные на двухмесячном одиночестве. Фантазии были явно моего собственного производства. Киноэкран к ним отношения не имел. И сейчас я вдруг осознал,
