нелепая гримаса.
— Яна, — Сергей пытается сказать еще что-то, но я взмахом руки перебиваю его.
— Жизнь продолжается, — озвучиваю слова, которые совсем недавно услышала от начальника и не прощаясь, разворачиваюсь, чтобы уйти.
Где-то между лопаток ощущаю обжигающий взгляд и с каждым шагом, я ускоряюсь в пустых попытках сбежать. От прошлого, от будущего и от самой себя, понимая бесполезность своих попыток.
4.1. Яна
«И сказал мне ангел: «Чуть-чуть продержись
Я завтра подарю тебе новую жизнь
Завтра подарю тебе новую жизнь
Я подарю тебе новую жизнь.»
Баста ft. Полина Гагарина-Ангел Веры
Яна
Я шагаю по людной улице огибая обычных прохожих, спешащих по своим каким-то важным делам. Прохожу улицы, перекрестки, останавливаюсь, чтобы посмотреть на стаю голубей, собирающую крошки у фонтана, смотрю на абсолютно ясное небо, которое совсем недавно непроглядно было затянуто тучами.
Я вроде бы жива. Вроде бы чувствую, как все еще мокрые волосы неприятно липнут к щекам, вижу осуждающие взгляды окружающих на мой весьма потрепанный вид, слышу невероятную какофонию звуков, сотканную из гула людских голосов, криков детворы, гудков автомобилей.
Да, я жива. Однозначно. Жива вопреки тому, что сегодня больше прежнего хочется умереть. И дело даже не в невесте Сергея, которая из кожи вон лезла, показывая свое превосходство. Хотя и её появление на кладбище стало для меня сродни предательству со стороны бывшего мужа. Очередному предательству.
Саша — наш сын! Наш! Мой и Сергея. И никакая Виктория не должна касаться его светлой памяти и омрачать её своим присутствием.
Я понимала, что меня несет. Что, впрочем, было совершенно не удивительно в сложившейся ситуации. Знала, что Сергей никакого злого умысла не имел, что возможно все показательные выступления его невесты не более чем от малого ума, но легче не становилось. Более того, было только хуже.
Зачем он снова возник в моей жизни? Зачем раз за разом все чаще напоминает мне о себе и о нас прошлых?! Почему мне так больно и как вновь научиться быть холоднокровной, когда больше всего на свете, хочется лежать на полу в позе эмбриона и выть от боли вместе с безысходностью?!
Я резко останавливаюсь посреди тротуара, чтобы перевести дыхание. Часто моргаю, в попытках прогнать дрожащие на ресницах непрошенные слезы, где-то на границе сознания, будто сквозь слой ваты, слыша возмущенное фырканье прохожих, которым теперь приходится меня обходить.
— Караул! Держи вора!
Громогласный женский крик заставляет меня очнуться. А следом, словно маленький вихрь из близлежащей булочной вылетает мальчонка, врезаясь прямиком в меня.
Да только и это стечение обстоятельств, абсолютно не становится для него помехой. Отряхнувшись подобно мокрому воробушку, он еще теснее прижимает к себе буханку обычного темного хлеба и снова срывается бежать, подальше от разъяренной продавщицы.
Я будто каменею. Сердце пропускает удар: один, второй, а потом снова начинает в приступе бешеной тахикардии. И в памяти каленным железом отпечатываются большие испуганные синие глаза мальчика. Точно такие же, как были у моего Саши…
Это было проведение. Тот самый шанс на жизнь, который я отчаянно молила на могиле сына. Иначе как объяснить появления ребенка именно в тот момент, когда силы совершенно покинули меня, я не знала.
— Сколько он должен? — голосовые связки не хотели поддаваться, поэтому мой вопрос больше был похож на набор каких-то невнятных звуков и букв.
— Что? — запыхавшаяся женщина, оттерла ладошки о белый фартук, завязанный на её округлой талии и уставилась на меня, нахмурив темные кустистые брови.
— Сколько он должен за хлеб? Я заплачу.
— Ваш что ли? — подозрительно протянула женщина, но сумму все же назвала, грозно наблюдая за тем, как я копошусь в сумке в поисках кошелька.
— Мой, — кивнула, вытаскивая купюру большего номинала, чем стоимость украденного хлеба.
— Воспитывать детей надо, дамочка, — продавщица вырывает у меня из рук деньги, окидывая мою фигуру осуждающим взглядом и покачав головой, идет прочь, бубня себе под нос про неблагополучных мамаш, которыми почему-то не интересуются органы опеки.
Я оглядываюсь в поисках своего беглеца, но ребенок давно затерялся в толпе снующих людей, вместе со своей добычей. И где искать его я даже не представляла.
Улица оживленная, дворов, где можно спрятаться, тоже уйма. А дитя явно было голодное, судя по тому с какой нежность он прижимал к груди эту несчастную копеечную булку хлеба и убежал он вероятнее всего недалеко, чтобы как можно скорее иметь возможность утолить свои потребности.
Прохожу немного вперед, заворачиваю за угол в подворотню, огибаю жилой дом и утыкаюсь в аварийное здание, которое давным-давно подлежало сносу, но у местных властей так и не дошли руки стереть его с лица земли.
Мысли путаются, от чего голова неумолимо начинает гудеть, вызывая ноющую боль в затылке. Но вопреки этому, сжимая кулаки, я продолжала идти.
Ступая по разбитым ступенькам бывшего многоквартирного дома, я мысленно молилась, чтобы мои догадки оказались правильными, и беглец прятался именно здесь. Что будет дальше, когда ребенок будет найден, я предпочитала не загадывать.
Заброшенное здание навевало ужас. Тут и там валялись старые детские игрушки, стены пестрели граффити и матерными словами. То и дело я подворачивала ноги, спотыкалась, огибая самые, как мне казалось, опасные участки. В воздухе пахло испражнениями, а на ступеньках и вовсе обитала мумия усопшей кошки, больше напоминающая тряпочку, чем когда-то бывшее живое существо.
Я обхватила себя руками и закусила губу, чтобы невольно не запищать от испытываемого ужаса. Место явно хранило в себе далеко не миролюбивые воспоминания и лишь страх, что я не найду ребенка, гнал меня дальше, невзирая на подозрительные шорохи и писк хозяйничающий по углам крыс и мышей.
— Ты кто? — детский голосок впечатался мне прямиком в спину, заставляя тело вздрогнуть от неожиданности.
Медленно обернувшись, чтобы не напугать мальчика своим ошалевшим видом, я облизала пересохшие вмиг губы и вперилась в него взглядом.
Ему было не больше семи лет. Столько же бы исполнилось Саше в этом году. И кожа его имела более темный оттенок, чем у моего сына, хотя возможно решающим был слой грязи и пыли не лице ребенка. А еще у него был шрам на лбу. Точно такой же как был у моего, но отраженный зеркально.
Ноги подкосились. Я уперлась ладонью в стену, чтобы окончательно не свалиться на грязный пол и смотрела, смотрела, смотрела…Любовалась каждой его черточкой, каждой родинкой, каждым пятнышком на чумазом лице. Словно вернулась в прошлое и видела в нем своего сыночка.
— Тебе плохо? — настороженно уточнил ребенок, но сделал несколько шагов назад, явно опасаясь меня и страшась.
— Нет, — я покачала головой. —
