на одну ночь.
Замечание «пустая кровать», повисшее в воздухе, было достаточно тревожным, но ей удалось отмахнуться от него как от случайной насмешки. Эти замечания были слишком близки к истине, чтобы быть случайными. Он бывал в Лоутауне. Он нашёл, где она жила. Или он хотел, чтобы она в это поверила. Её сердце бешено колотилось при мысли о том, что он наблюдает за ней — удары страха, удары непростительного возбуждения, когда она пыталась не дрогнуть под опытным обольстительным взглядом его глаз.
— Тебя интересует моя личная жизнь, не так ли, Кейн?
— Ты достаточно долго копаешься в чьих-то делах, и они начнут замечать тебя, Кейтлин.
— Ты знал, что мы придём за тобой?
— Я много чего знаю.
— За исключением булавок с болиголовом в рукоятках пистолетов.
— Как я и сказал, ты сжульничала. Но я прощу тебе это.
— А я дам тебе кое-какой совет: не недооценивай меня, Кейн. Какой бы трюк ты ни провернул сегодня вечером с Ислой, я его расколю. И в следующий раз, когда я приведу тебя сюда, я буду той, кто прочитает тебя. Тогда-то мы и посмотрим, насколько ловко ты умеешь блокировать.
— И кто теперь угрожает?
В его глазах мелькнуло предупреждение.
— Сделаешь это ещё раз, Кейтлин, и я перестану быть милым с тобой.
Она пододвинула к нему бумаги, сунула ручку.
— Я не боюсь тебя, Кейн.
Он взял ручку, самодовольная улыбка изогнула уголки его соблазнительных губ.
— Ври сколько хочешь, Кейтлин, — сказал он, подписывая бумаги и возвращая их ей. — Но мы оба знаем, что ты знаешь, кто я такой. Так же, как и оба знаем, что ты никогда больше не вернёшь меня сюда. Так что, если ты хочешь прочитать меня, — сказал он, откидываясь назад, поднимая запястья, его взгляд с вызовом встретился с её глазами, — давай посмотрим, чего ты можешь.
Паника и шок захлестнули её. Если он уличал её в блефе, то вёл очень опасную игру.
Кейн Мэллой был кем угодно, но глупость и беспечность определенно явно не входили в список его черт. Он был либо на сто процентов убеждён, что она потерпит неудачу, либо на сто процентов убеждён, что она откажется. Потому что они оба знали, что если она что-нибудь увидит, даже заявит, что что-то увидела, тот факт, что он вызвался добровольно, означал бы, что они могли бы возобновить задержание.
Её инстинктом было вывести из равновесия эту неотразимую самоуверенность. Но всё было не так просто. Чтение теней было интимным актом — близость, которую оно требовало, длительность прикосновения, которого оно требовало, постоянный проникающий зрительный контакт. Даже если бы она смогла проникнуть в него, преодолеть те барьеры, которые он использовал с Ислой, это не было бы быстро и отнюдь нелегко. А отсутствие сдерживающего кресла, протокола, других людей в комнате лишь усугубит интимность.
Сама мысль об этом приводила её в ужас.
Там, в коридоре, у неё, по крайней мере, был адреналин, виноватый в её реакции на него. Как её тело воспламенилось от его близости, наслаждаясь его опьяняющим ароматом мускуса и специй. Как, когда он прижимал её к стене, его губы были соблазнительно близко к её губам, всё, о чём она могла думать, это о том, как будет ощущаться его поцелуй — будет ли он чувственно раздвигать её губы или сломит её силой.
Но теперь, когда его пристальный взгляд задержался на ней, она знала, что это не имело никакого отношения к адреналину. И снова поставить себя в такое положение было бы не только проверкой её самоконтроля, это могло бы показать ему, насколько она уязвима.
Но те, кто находился за двусторонним зеркалом, этого не знали. И она не могла позволить им узнать. Если она откажет Кейну, откажется от неожиданной, но прекрасной возможности, все захотят знать причину.
У Кейтлин не было выбора.
— Если я что-нибудь найду, Кейн, я могу задержать тебя ещё на семнадцать часов. Имей в виду, я сильнее, чем ты думаешь.
— Может быть. Но и близко не такая сильная, как я.
Она мельком взглянула на зеркало. Она прекрасно знала, что Ксавьер захочет, чтобы она воспользовалась любой возможностью. Как и знала, что если она это сделает, Макс будет смотреть, проклиная её глупость, требуя, чтобы она снова села или чтобы кто-то вмешался.
Но было соглашение: никакого вмешательства, пока она не прикусит губу.
И не было возможности заглянуть в пустоту, если только не подойти опасно близко к краю.
Поколебавшись ещё несколько мгновений, она ухватилась за подлокотники кресла и встала. Она подошла к его концу стола и остановилась на углу, в нескольких сантиметрах от его бедра.
Его взгляд не дрогнул. Он немного выдвинул ногу, достаточно, чтобы позволить ей проскользнуть между ним и столом, прежде чем снова сократил расстояние.
Она почувствовала непреодолимое желание откинуться назад и ухватиться за край стола для поддержки, но это выдало бы слишком многое.
— Последний шанс, Кейн.
Его глаза льстиво заблестели, и он поднял запястья.
Она колебалась ещё мгновение, но затем протянула руку, кончики её пальцев уже покалывало от такой перспективы.
Но он оказался быстр. Он схватил её за запястье и мгновенно вскочил на ноги.
В мгновение ока она уже лежала на спине на столе, а его бёдра раздвигали её.
Кейтлин задержала дыхание. Паника захлестнула её, когда быстрым умелым движением он подмял её под себя, его бедра слились с её бёдрами, как будто они были двумя частями единого целого. И когда он резко прижал её ладони по обе стороны головы и заглянул глубоко в глаза, Кейтлин вздрогнула.
Потому что даже в своей неправильности это казалось пугающе правильным. Даже несмотря на её тревогу, сила его холодного твёрдого тела вызывала болезненные воспоминания, его непоколебимый самоконтроль возбуждал её ещё больше, провокационная игривость в его взгляде не помогала ослабить её возбуждение.
— Ты не единственная, кто может жульничать, Кейтлин.
— Большая ошибка, — прошипела она.
Он посмотрел на зеркало, а затем снова на неё.
— Пока никто не прибежал.
Он оценивающе скользнул взглядом по её шее, ложбинке между грудями.
— И сколько же мне может сойти с рук, прежде чем они придут на помощь, а?
Его глаза озорно блеснули, когда он снова посмотрел в её глаза.
— Держу пари, Макс уравновешен и в полной готовности. Уверен, он был недоволен, что ты пришла сюда совсем одна. Я знаю, как он заботится о тебе после всего, через что ты прошла. Не то, чтобы ты рассказывала об этом. Не то, чтобы кто-то когда-либо говорил
