стройное тело по комнате, гулко ударяя в деревянный пол подошвами ненавистных костылей, давно ставших ее безжалостными спутниками. Открыв тяжелый ларец, окованный по краям железом и украшенный потускневшей бронзой, Кристайн позволила Ральфу запустить руки в часть семейного богатства, туго набивая кошелек, мгновенно начавший оттягивать пояс старшего сына Вейссеров. В россыпь серебряных пластин вливался редкий блеск золотых вкраплений, обещавший все возможные удовольствия, что ждали сластолюбца в крупнейшем городе северного рая. Ральфу предстояло залечь на дно в Вейтене, и проводить время в компании скуки с тяготившими размышлениями он совершенно не планировал.
Умудренный в решении подобных вопросов Швабс давно купил дорожные позволения Гильдии Перевозчиков и сам с нетерпением ожидал господина, дабы погрузиться в привычное уныние пары дней пути. Между тем, это уныние служило, скорее, способом «нагулять аппетит» пред тем, как с головой окунуться в тягучее движение настоящей реки незамысловатых удовольствий, ожидавших не только господина, но и его верного слугу. Щедрый Ральф регулярно позволял Швабсу выступать компаньоном в попойках и пользоваться шлюхами после того, как сам вдоволь натешится с ними, потеряв интерес к прелестям продажных тел. Правда, сейчас в эту тесную компанию против воли затесался безмолвный свидетель, коему неожиданно выпала возможность обрести путевку в мир чужой и давно закончившейся жизни. Данный аттракцион сопровождался невероятной глубиной погружения в ощущения предка, что, учитывая объяснимую чистоплотность и брезгливость Траверса, сулило ему неописуемые пытки, вызванные отвращением от варварских оргий в условиях дикости прошлого. Еще бы — жители Твердыни до появления на орбите колоссального корабля дейнезианцев закономерно были лишены роскоши централизованных коммуникаций, раскинувшихся по городам подобно переплетенной кровеносной системе исполинского существа. Тысячи километров трубопроводов и различных линий электропередач опутали поверхность планеты, не только обеспечивая физическую безопасность, но и даруя невообразимый для жителей средневековья комфорт, оскорбительно быстро ставший насквозь привычным. Сейчас, во время жизни Траверса, любой человек обладал уровнем жизни, недоступным даже для богатых аристократов относительно недавнего прошлого, который не могли обеспечить десятки старательных слуг наравне с тысячами согбенных подданных.
Теперь же мужчинам не приходилось сжигать сотни калорий и годы жизни, дабы заготовить россыпи бессчетных дров для топки, а с плеч женщин оказались сброшены примитивные хозяйственные заботы, даруя тем невообразимую роскошь вновь стать хрупкими. Траверс досконально представлял сложность возведения подобной инфраструктуры, а также количество слоев такого уклада, берущих начало от самой поверхности Твердыни. Ныне любая жительница планеты рефлекторным движением открывала воду, моментально ударяющую прозрачной струей в поверхность раковины или блестящую керамику посуды, а совсем недавно ей бы пришлось оставить молодость и красоту по дороге к колодцу либо ближайшему водоему. Цивилизация, фундаментом которой стал корабль новых хозяев, полностью разобранный для нужд зачатой колонии, быстро вырвала все население Твердыни из горьких объятий прошлого, однако умы людей с их чаяниями, казалось, мало изменились за прошедшие годы благоденствия.
Одно из чудес прогресса вызывало особую тоску Траверса, главным образом, своим отсутствием — гигиена в условиях прошлого, мягко выражаясь, оставляла желать лучшего. Однако люди, всю жизнь проведшие в подобных условиях, банально не могли сравнивать ситуации, подобно Вайсу. Посему Ральфа ничуть не смущал запах из ртов куртизанок, наравне с четкими нотами застарелой потной вони, источаемой их подмышками. Стоило мужчинам прибыть в жадный до денег, хотя и без того богатый Вейтен, они без промедления заселились в знакомую гостиницу и предались излишествам, щедро расставаясь с пластинками — жалкими искрами таявшего богатства Вейссеров. Ральфа опутало греховное безвременье, наполненное целыми ручьями вина и похоти — он даже не запоминал лиц непрестанно менявшихся жриц продажной любви. Порочное времяпрепровождение пока что спасало неразумного сына Вейссеров от рассуждений об ответственности и необходимости встретиться с последствиями собственных инфантильных поступков лицом к лицу. Швабс же всецело обрел себя — казалось, молодой мужчина истово выполнял призвание, без устали договариваясь с все новыми и новыми куртизанками, а также периодически успокаивая показательно взволнованных хозяев гостиницы парой серебряных пластин. Неловко балансируя на краю пропасти, созданной им самим, Ральф пока избегал ужаса прихода отрезвляющего момента истины.
Траверс же парадоксальным образом оказался на стыке разных миров и времен, буквально, кричащих о противоположности. В этот дикий, сводящий с ума хор включалось заунывное пение привычной Вайсу морали и системы ценностей, что расходились по швам от столь близкого соприкосновения с прошлым. Траверса, главным образом, поражало принятие женщинами, побывавшими в номере Вейссера, собственной участи и такого… спорного, пусть и востребованного способа обеспечения жизни. Не было острой нужды притягивать примеры из отдаленных миров Суверенов, где, насколько Вайс знал, определенные части социума жили в невозможных условиях настоящего кибер-феодализма. Менталитет и уровень жизни простого народа до степени сличения походил на устройство общества средневековой Земли, фантастически соседствуя при этом с протезами, развитой отраслью имплантации, орбитальными обогатительными комплексами и линиями логистики, а также иллирийской шагающей военной техникой, пилотируемой местной аристократией, что мнила себя продолжателями традиций канувшего рыцарства. В низших слоях подобного общества у немалого количества женщин сама жизнь выбивала из рук доступные возможности честно трудиться, подталкивая их к бездне порока — ремесло продажной любви всегда сопровождало человечество, тысячелетиями сверкая из-за плеча бликами циничных глаз. Лишь дейнезианцы сумели безжалостно вырезать эту неприглядную сторону человеческого существования из плоти своей поразительной цивилизации, и, что вызывало у Траверса особенный восторг, фанатично строго придерживались декларируемых принципов. Однако на Твердыне в так называемых «общих зонах» — местах, где законы Дейнезиана действовали не в полной мере (что позволяло плавно интегрировать неподготовленные массы в наступившее будущее), «индустрия» проституции чувствовала себя относительно вольготно. Правда, наивно полагать, что дейнезианцы, несколько десятилетий назад вступившие в полновластное распоряжение планетой, не загнали бы эту неприемлемую с их точки зрения деятельность в весьма изощренные рамки. Всем «жрицам» оплаченных утех разных сортов надлежало зарегистрироваться и получить на нежную кожу заметное почти отовсюду клеймо, мгновенно маркирующее обладательницу. В противном случае привычных ко всякому обращению работниц начинали душить непомерными налогами, либо, в крайних случаях, судом, что нависало над душевным покоем обвиняемого неподъемным молотом. Травес мог поспорить, есть ли во всем секторе Анвил наивный мир, томящийся в сладкой неге, который не был осведомлен о легкости, с какой дейнезианцы выносят смертные приговоры представителям несовершенных, по их мнению, обществ. В любом случае жителям Твердыни, несущих на своих телах подобные искусственные отметины, категорически запрещалось посещать «селекционные зоны» — наиболее безопасные и благополучные части городов, вмещавших сложные производства и научные центры наравне с лучшими условиями проживания.
Приятель Траверса, дейнезианец Поль — обладатель выдающегося даже по меркам сородичей телосложения — метко и с присущим цинизмом
