тягучим скрипом распахнулась, и в дверном проеме показался брат. Я сразу просканировала самые незначительные изменения в его движениях, внешности. Божеее, а ведь прошло всего две недели. Что же будет дальше?
Даня вымучено улыбнулся и, дождавшись, пока с него снимут наручники, опустился на стул с противоположной стороны.
Его глаза… Как и тогда, на судебном заседании, были приговоренными, смирившимися с неизбежным. Потухшими. Может ли человек измениться за такой короткий срок? Наверное, может. Бывали случаи, когда людей ломало и за сутки.
Я потянулась к телефону. Чтобы унять дрожь, пришлось обхватить трубку со всей силы. Даня повторил мой маневр. Исхудал. Большие серые глаза стали ещё выразительней. У него мамины глаза. Он вообще, сильно похож на неё.
В старом спортивном костюме. Пострижен практически налысо. Горько улыбнулась. У него всегда были непослушные волосы, которые он зачёсывал назад, а сам затылок коротко состригал. Теперь было дико видеть «голую» форму черепа. На правом виске красовалась конкретная такая ссадина. В уголке губ, с левой стороны – небольшая припухлость. Уже успел подраться. Или побили. Сердце сжалось.
— Это обязательно было делать? — кивнула на его голову и постаралась, чтобы улыбка не была такой убитой. Не хотела начинать с причитаний, как нам тяжело без него. И так всё понятно.
— А моего мнения никто и не спрашивал, — уголки губ поползли вверх, но глаза оставались настороженными. Дикими. — Спасибо, хоть ёжик оставили.
— А с лицом что?
— Стены ровнял. — И когда я хотела открыть рот от возмущения, едва не закатив скандал, поспешно поднял руку, утихомиривая мое буйство. — Успокойся. Тут без этого никак. Если не хочешь быть на побегушках.
Пришлось проглотить тугой ком в горле, справляясь с нахлынувшими эмоциями.
— Я хотела на долгосрочное. Сказали, пока не положено. Мол, рано ещё, — вздохнула, опустив глаза.
— И правильно. Ты ведь не в курсе, какие это муки – проверка перед ними. Тебя бы осматривали, где только можно и не только. Всю!.. Нет, Лида, — отвел голову в бок, проморгавшись. Я поняла, что он пытался прогнать непрошенные слёзы. — Даже не вздумай на них приходить.
Читала, что такие свидания – эмоционально тяжело для арестанта. Нам что? Посидели, посетовали в четырех стенах, да и выпорхнули на волю, а им ещё сидеть и сидеть.
— Хорошо. Не буду, — всё же не выдержала: слёзы сами потекли, как не приказывала им остановиться. — Я там тебе одежду передала и продукты.
— За одежду спасибо, за еду – зря. Мужики рассказывали, что половина не доходит или доходит испорченной.
— Пофиг. Хоть что-то же передадут, — шмыгнула носом. Соскучилась по его мягкому голосу. Ненадолго повисло молчание. Не знаю, был ли он рад моему визиту. Думаю, что да. Кто бы такому не обрадовался. Однако его лицо оставалось нейтральным. Надолго ли? — Дань, — подняла глаза, встретившись с серой горечью, — расскажи, как всё было.
— А смысл?
— Ты гонишь?
— Нет. Что изменит тот факт, что я отключился на заднем сидении, а пришел в себя за рулем? Я них** не помню, что было в этом промежутке. А знаешь, что самое страшное? — потянулся к окну и, прижав телефон к уху, быстро прошептал: — Что я действительно мог сбить человека на смерть.
— Я не верю, — разревелась, проклиная себя за несдержанность. — Не верю…
— А я – верю, — послышалось всё так же тихо. — С каждым днем верю всё больше и больше.
— Илонка говорит, что Молоков тоже должен отвечать. Ведь он владелец машины.
Даня сжал кулаки, и я увидела, как ожесточилось его лицо:
— Должен. Но как сама видишь, его тут нет. Сути это не меняет.
— А если это он? — брат отмахнулся. — Что? Он ведь с самого начала сидел за рулем? Вы куда-то ещё заезжали?
— Не помню.
— Ну!! — воодушевилась я. — Нужно найти своих свидетелей, кто укажет, что Юрка вел Ниссан.
— Забудь… — устало вздохнул, переложив трубку на другую сторону, и покосившись на телефон, пару раз подмигнул, давая понять, что мы на прослушке. — Забудь об этом. Тебе никто ничего не скажет.
— Почему?
— Потому что люди они гнилые. Потому что нет у них ничего святого. Даже здесь, среди воров и убийц и то больше правды.
Я хотела возразить, не соглашаясь с подобным мышлением. На счёт того, что окружение Молокова полностью гнилое – ничего против не имела, а вот относительного остального – ещё поспорю.
— Дань…
— Давай не будем? Хорошо? — перебил меня. — Ничего уже не изменишь. И ты на рожон не лезь, а то я тебя знаю. Лучше скажи, как там батя?
Второй момент, от которого захотелось плакать, но на этот раз я сдержалась и стала плести небылицы о том, как отец страшно занят на работе, что ужасно устает и в следующий раз обязательно придет…
— Не надо следующего раза, — ошарашил брат. — Вещи будете оформлять передачками. Из жратвы ничего не нужно.
Я уставилась на него во все глаза:
— Ты что несешь? Какие передачки? Ещё чего!
Данька начал подниматься со стула, хотя от силы прошло минут двадцать.
— Всё. Давай, Лидок… люблю тебя, но больше не приходи.
— Даня-я-я, ты чего? — поднялась и сама, прижав посильнее трубку, будто она могла удержать брата. — У папы действительно не получилось, — и прижалась ладонью к стеклу. Он ненадолго замешкался, а потом тоже прижал свои пальцы к поверхности. — Мы любим тебя. Не поступай так с нами.
— Если любите – то больше не придете. Ни ты, ни отец.
— Но…
Я так и осталась стоять с трубкой у уха, оглушенная подобным заявлением. Даня направился к двери, которая сразу распахнулась, явив дежурного. Скорее почувствовала, нежели увидела, как на его запястьях сомкнулся холодный металл. Даже не обернулся. А ведь сколько всего осталось невысказанным. Многим хотелось поделиться. Посоветоваться. Возможно, оно и к лучшему.
На улице моросил дождик. Куриный. Теплый такой, мелкий. Приятно остужал, возвращал в реальность. Он безуспешно боролся с пылью, пытаясь прибить её к обочине асфальта, зато изрядно промочил мой сарафан. А солнце?.. Как же ярко оно светило. Согревало. Заставляло поднять лицо и подставить разгоряченный лоб под приятные капли. Такой контраст с серым, унылым зданием, оставленным позади.
Приехав в город, направилась к первой попавшейся телефонной будке и набрала
