мне было что.
— И негоже безотцовщине, у которого и за спиной никого нету, вести себя так… — разошелся Форбрихер.
— У меня за спиной советское государство, — ляпнул я, зло сверкая глазами, — это уж получше всех ваших родственных кланов будет!
— Нет, ну вы посмотрите на него! — рассвирепел Форбрихер, окончательно потеряв самообладание, — я тут достучаться до него пытаюсь, а он хамит мне в ответ!
— Зря ты его доводишь, — скептически заметил Енох, который опять появился прямо передо мной, — у него эта толстая баба, на которую он почти час потратил, так ничего и не купила. Вот он теперь на тебе досаду и срывает. А ты, вместо того чтобы потерпеть, начал с ним спорить.
Так-то Енох был прав.
Поэтому дальнейшие обличения Форбрихера я прослушал молча, стараясь не морщиться.
К счастью, продолжалось это не столь долго, как я боялся.
Аптекарь, выплеснув раздражение на меня, подытожил свой воспитательный спич:
— Раз вы так себя ведете! И так позволяете себе разговаривать со старшими! Значит, нужно вас перевоспитывать! — заявил Форбрихер непреклонным голосом. — После выполнения работы задержитесь и возьмите у Елизаветы дополнительное задание. Я персонально для вас подготовлю. Будете оставаться после работы и выполнять их!
— Так может, лучше я в другой день приду? — попытался скорректировать график я, — мы же не каждый день занимаемся, всего дважды в неделю. Я могу в любой другой прийти и отработать.
— В том-то и суть наказания трудом, чтобы выполнять работу в неудобное для вас время, Геннадий. Если время будет комфортно, то какое же это наказание? — пожал плечами Форбрихер и отвернулся, молча, всё, разговор закончен.
Я вернулся на своё место и продолжил работу.
Валентин бросал на меня самодовольные взгляды и иногда тихо отпускал едкие замечания в мой адрес, крайне нелицеприятные, судя по смешкам остальных практикантов, что трудились в том углу.
Ладно, хорошо смеётся тот, кто смеётся последним.
После всего этого досадного происшествия я, чтобы унять раздражение (не только моральное, но и физическое), отправился к Изабелле. Наши с нею отношения были какими-то специфически-странными. Она, видимо, уже поняла, что ей возле меня ловить нечего и продолжала икать себе мужа по всем злачным заведениям города N. Иногда и я составлял ей компанию. В смысле не мужа искать, а кутить и предаваться разврату. С нею было весело. А в промежутках между поисками мужа и работой стенографисткой, Изабелла с удовольствием пускала меня к себе в кровать. Чем я и пользовался.
Вот и сейчас я, сразу после аптеки, отправился к ней на квартиру, благо время было ещё не столь позднее, и она ещё не успела накраситься боевой раскраской и свалить в ресторан или кафешантан.
Я неторопливо шел по улице и выслушивал претензии от Еноха:
— Зачем тебе эта Изабелла? — возмущенно мерцал он. — «Похоть же, зачав, рождает грех, а сделанный грех рождает смерть!».*
Я предпочёл воздержаться от комментариев.
— Разве мало вокруг юных дев? — не унимался призрак, — Хоть бы та же Юлия Павловна! Не девушка, а пэрсик!
Енох аж причмокнул от удовольствия, что в исполнении черепа получилось, словно он изо всей дури клацнул челюстями. Выглядело это, скажу я вам, жутковато, но я уже привык к его выходкам.
— Да та же Лизонька! — не унимался скелетон.
Вот тут даже я не выдержал:
— Она же страшная!
— Ну и что, что страшная! — Еноха не так-то и легко было смутить, — можно же свет потушить, и она вполне даже ничего будет.
— А днём? — скептически хмыкнул я, — с закрытыми глазами ходить, да?
— Хм… днём, — задумался Енох и я торопливо, чтобы отвлечь его от нотаций, перевёл тему, — что с Филимоном Поликарповичем делать будем?
— А почему ты меня спрашиваешь? — возмутился Енох, — тебе меня одного мало, да?
— Конечно нет! — попытался я успокоить призрака, — тебя вполне достаточно. Но есть же моменты, которые тебе выполнять как бы и не по чину. Мелочь всякая. Вот он бы и пригодился. Да и у тебя поручения какие-то могут быть…
— Хм… — задумался Енох. — И то правда…
Видно, что мои слова ему сильно понравились. Идея заполучить себе призрака на побегушках явно польстила его чрезмерно раздутому честолюбию.
— Вообще, надо понять, можешь ли ты быть без этой чёртовой доски! — задумался я, — как было бы хорошо. Ты бы не был привязан.
— Да, это было бы замечательно, — вздохнул Енох, — но экспериментировать тебе с доской я не позволю. Вон с Филимоном Поликарповичем доэкспериментировались.
— То была досадная случайность, — вздохнул я, — по сути этим он спас мне жизнь. И я теперь просто обязан найти способ и вернуть его обратно. И я обязательно сделаю это.
— Думаю, ты прав и способ есть, — согласился Енох, — просто мы его не знаем.
— Может быть, отшельник хоть что-то подскажет? — продолжил рассуждать я.
— Это, если он тебя слушать захочет, — хмыкнул Енох, — отшельники — они жуть какие вредные! Помню был у нас один отшельник в Фивадской пустыне… давно ещё, где-то в 270-х годах… Так вот, характер он имел прегнуснейший. Как-то раз поехал я к нему совета спрашивать…
Увидев мой ошеломлённый взгляд, он осекся и фыркнул:
— Чего?
— Енох! Ты что, жил аж в 270-х годах?
— Ой, начинается! Не цепляйся к словам! Может, я приврать хочу, для красивости легенды! Все сказочники и великие литераторы любят приврать. Чем я хуже?
Угу, так я и поверил. Сказочник он, ага. Но промолчал, чтобы не злить Еноха. Ну ничего, придёт время, и эта тайна тоже станет моим достоянием. Я вон в прошлой жизни даже двоечника Филимонова из восьмого «Б» на раз колол, где он курит и остальное. А тут какой-то призрак из 270-го года!
— Тебе нужна тёплая одежда, — теперь уже Енох постарался быстренько перевести тему разговора, — в этом ты по соседней губернии ходить околеешь. Там, говорят, сплошные леса.
— Ты прав, но для этого нужны деньги, — кивнул я. — А денег сейчас нет. От слова совсем.
— А вот не надо было этой своей Изабелле манто покупать, был бы сейчас в новом тулупчике, — поддел меня Енох.
— Мне нужно было попасть к тому медиуму, —
