себе прагматичный и эгоистичных — например, получить с Осокоря и тех, кто в него угодил, кучу эдры, а возможно, новых Аспектов. Я стал несоизмеримо сильнее, чем был еще месяц назад. Но, по сути, только начал входить во вкус.
Но и помимо шкурных интересов причин хватало. Даже если бы не подвернулась эта история с Колывановыми — я бы всё равно рано или поздно приехал бы сюда. Как член Священной Дружины.
К слову, значок Катехона — с двуглавым орлом и золотыми перекрещенными секирами — даже сейчас красовался у меня на груди. И, расстегнув куртку, я молча показал его Дарине.
— Священная Дружина? — изумилась она. — Зачем, Богдан⁈ Вот уж где тебе точно нечего делать!
— Позволь уж я сам буду решать.
— Но это опасно! И даже не потому, что катехонцы имеют дело со всякими чудовищами, а… — она понизила голос, закончив почти шёпотом. — А потому, что для них ты сам — чудовище.
— Я все это прекрасно понимаю. Но я смогу за себя постоять.
Она молчала, глядя на меня обеспокоенным, даже немного испуганным взглядом.
— Я… не узнаю тебя, Богдан. Ты очень изменился. Чувствую, что стал гораздо сильнее… — она коснулась кончиками пальцев одного из амулетов на груди. — Дар твой так и пышет — того и гляди обожжёт. Но дело не только в этом… Что с тобой произошло?
— Много чего. Но я не хочу об этом говорить.
Ответил я резковато. Даже, пожалуй, резче, чем собирался. Дарина не стала настаивать, и сменила тему.
— А что насчёт Аскольда? Ты так рвался познакомиться с ним… Но знакомство, как я поняла, было коротким. Что произошло?
— Его убили.
— Надеюсь, ты не собираешься мстить? Если дело в каких-то распрях между нефилимами — то это безнадёжное дело…
— Ну, непосредственному убийце я снёс башку в тот же вечер. Но он лишь исполнитель. И у меня есть кое-какие подозрения насчёт того, кто за ним стоял. До них я тоже доберусь.
Она вздохнула.
— Эх, всю эту твою энергию — да в нужно бы русло… Ну какое тебе дело до Аскольда? Да, ты его плоть и кровь, но что помимо этого? Он ведь чужой тебе, чужой! Ты его знал-то всего несколько дней. Что он успел тебе рассказать такого, что ты отталкиваешь родную мать?
— Да не отталкиваю я тебя. И вообще, давай об этом всём как-нибудь в другой раз поговорим. Лучше расскажи, как ты собиралась обезвредить это своё творение? И как мы будем пробовать повторить это завтра?
Дарина ответила не сразу, и я воспользовался паузой, чтобы прощупать её с помощью Аспекта Морока. Эмоциональный коктейль, конечно, взрывоопасный — чувство вины, тревога, страх, любовь, гнев, уязвлённая гордость и ещё с полдюжины плохо сочетающихся между собой ингредиентов. Даже удивительно, что внешне это почти не проявляется. У этой женщины потрясающее самообладание.
— Ну, хорошо, Богдан… Давай сначала покончим с тем, что Меркул здесь заварил.
— Давай. Расскажи подробнее о древе.
— Осокорь был создан, чтобы приманивать всех, кто обладает хоть мало-мальским Даром. Людей, животных и… других существ. Но мягко, постепенно. Сейчас же он действуют иначе. Он насосался эдры, поглотил в себя десятки сердец разных существ. И это… преобразило его. Мне даже кажется, что он начал обладать собственным разумом.
— Разумное дерево?
— Звучит, конечно, нелепо. Возможно, дело в том, что одна из сущностей, которые он поглотил, в итоге поборола его. Такое бывает. Добыча вдруг сама оказывается хищником.
— Может быть. Но как это проявляется? Ну, эта его разумность?
— План у меня был такой. Для управления Осокорем мы с Меркулом соорудили рядом с ним алтарь. Защищенное место, с помощью которого можно было управлять Осокорем. И подкармливать его эмберитом или другими источниками эдры.
— Вот и раскормили на свою голову… — проворчал я.
— Возможно, и правда перестарались. Как я узнала, Меркул целую ораву последователей собрал, водил их к древу… Думаю, в этом всё дело. Гордыня его обуяла, и он забыл, для чего мы вообще всё это затеяли. Осокорь просто должен был обезвреживать чудовищ из тайги, подошедших слишком близко к поселению. А не собирать их со всей округи.
Тут она была недалека от истины. Может, Меркул и правда возомнил себя мессией. А может, просто жаждал денег. Та русалка, которую я потом убил, когда мы с Путилиным обыскивали усадьбу обер-полицмейстера, оставила мне вполне чёткую зацепку. В обрывках её памяти, которые я успел разглядеть, переняв её Дар, я видел чёрное древо. Осокорцы, похоже, не просто так приманивали чудовищ. Они ловили их и продавали Кудеярову для его Колизеума.
Впрочем, рассказывать об этом Дарине я пока не видел смысла. Тем более что эти сведения ничего не меняют. Осокорь в любом случае нужно уничтожить.
— Но сейчас алтарь разрушен, — продолжила шаманка. — И это сделали не люди, а кто-то из чудовищ. Притом, что алтарь был устроен так, чтобы отпугивать их.
— Может, что-то в нём сломалось само?
Она решительно покачала головой.
— Нет. Но те, кто его разрушил, поплатились за это жизнью. Останки их до сих пор там. Но что могло заставить этих созданий напролом переть на алтарь — наперекор ужасу и боли? Только что-то, чего они боялись ещё сильнее. Или что-то, что подчинило их своей воле.
— И ты думаешь, что это сам Осокорь?
— Да. Потому что когда я собрала людей для того, чтобы восстановить алтарь, это повторилось. Древо уже не просто приманивает тварей — оно может и напрямую управлять ими. При этом не пожирает, а просто держит неподалёку. Как свиту. Как цепных псов.
— И эту лохматую громадину, что у ворот, тоже он послал?
— Я в этом уверена. И вообще, он будто понимал, что я делаю, и мешал мне.
— И что же теперь делать?
— Думаю, алтарь уже не восстановить. Можно попробовать действовать по-другому. Я попробую создать защитный круг, который можно будет передвигать. И с его помощью мы подберёмся поближе к дереву.
— А потом?
— С собой соберём весь жар-камень, что есть в деревне. Те, кто сможет приблизиться на расстояние броска — постараются забросить эмберит поближе к корням. А потом разбить.
— Хочешь просто сжечь эту хреновину? — понимающе кивнул я. — Что ж, вроде бы должно сработать. Лишь бы жар-камня хватило. Но почему ты говорила,
