а? Этот, наверно, потруднее будет, чем даже на железную дорогу.
– На какую дорогу? – переспросил я.
– На железную. Дело было так. Прыгал я тогда в третий раз. Дал мне инструктор задание открыть запасной парашют. Есть такое упражнение для начинающих, вот только номер его не помню. Аэродром наш был рядом с железной дорогой. Прыгали мы с высоты 600 метров. Пилот попался молодой, напутал с расчётами точки сбрасывания и подал команду «Пошёл!» раньше времени. Раскрыл я запасной парашют, и понесло меня к железнодорожному полотну, по которому шёл паровоз с кучей вагонов. Опыта управлять парашютом я тогда не имел и снижался куда придётся. Смотрю, несёт меня прямо на рельсы, навстречу паровозу. Мама родная! Закричал что есть мочи. Да кто меня услышит? А на станции стоят зеваки и наблюдают, как я на вагоны собираюсь свалиться. Видно, думают, что так надо. Хорошо, начальник станции увидел это дело, замахал флажком. Остановил поезд. А я всё-таки умудрился приземлиться прямо на открытую платформу с песком. А в другой раз… – Петрович не договорил, заметив, что к нам пробирается Володя Щербина.
– Ну, ребята, как самочувствие, настроение? – спросил он, присаживаясь рядом на чехлы.
– Настроение бодрое, самочувствие отличное, только холодно и ноги затекли, – отозвался я.
– Вот и хорошо. Значит, слушайте и запоминайте. Порядок работы будет такой, – продолжал он уже другим тоном. – До полюса лететь ещё минут тридцать. Как только выйдем на точку, определим координаты. Там будем выбирать площадку для выброски.
– Постарайтесь, – сказал Медведев, – поровнее найти.
– А если не найдём, будете прыгать или обратно полетите? – спросил, ехидно улыбаясь, Щербина. Но Медведев так на него посмотрел, что он шутливо-испуганно замахал рукой. – Ну, не серчай, я же так, пошутил.
– Ты эти свои дурацкие шутки брось, – сердито сказал Медведев.
– Ну, извини, извини. Так, значит, найдём площадку, сбросим пару дымовых шашек. Скорость ветра и направление определим. Пока они дымят, будут вам служить неплохим ориентиром. Затем сделаем кружок над полюсом. Когда выйдем на боевой курс, просигналим сиреной. Тогда занимайте исходные позиции к прыжку у двери. Как услышите частые гудки – прыгайте, ясненько?
– Всё понятно. А вот чайку горячего похлебать бы не мешало.
– Сей момент.
Через пару минут Щербина появился, неся в руках две пол-литровые кружки с крепким, почти чёрным чаем.
– Чай полярный, первый класс. Пейте, дорогие прыгуны, набирайтесь сил. Вот вам ещё по плитке шоколада. Заправляйтесь на здоровье.
Чай действительно был отличный. Горячий, ароматный. Я сделал несколько глотков, но пить что-то расхотелось. Я попытался занять себя каким-нибудь делом: стал заново привязывать унт, считать ящики. Потом внимание моё привлекли унты Медведева. Я впервые заметил, что они разного цвета: на левом мех серый с чёрными пятнами, а на правом – густо-коричневый.
Почему-то стал казаться тесным мой старый, видавший виды кожаный лётный шлем. Я всячески старался отвлечься от мысли о предстоящем прыжке.
– Закурим по последней? – вернул меня «на землю» голос Медведева. Мы задымили папиросами, делая глубокие затяжки. – Значит, Виталий, действуем, как договорились. Я пойду подальше к хвосту, а ты стань с противоположного края двери. Как услышишь сигнал, прыгай сразу следом за мной. Не то разнесёт нас по всему Северному полюсу. И не найдём друг друга. В наших шубах не шибко побегаешь.
Главные парашюты мы решили открывать на третьей секунде свободного падения, а затем, по обстановке, запасные.
Пока мы оживлённо обсуждали детали предстоящего прыжка, из пилотской вышел Чибисов – высокий, красивый, в коричневом кожаном «реглане». Человек он был решительный, властный, полный неуёмной энергии. Моё первое знакомство с Максимом Николаевичем не обошлось без курьёза. Однажды на аэродроме мыса Челюскин я дожидался оказии на базу номер один. Начхоз экспедиции спросил Чибисова, как поступить с доктором: ему надо лететь на базу, а машины загружены под завязку продовольствием. Чибисов на секунду задумался и изрёк фразу, ставшую впоследствии полярной классикой: «Грузить пельмени, медицина подождёт». Впрочем, как оказалось впоследствии, к медицине он относился весьма уважительно.
– Подходим к полюсу, – сказал Чибисов. – Ледовая обстановка вполне удовлетворительная. Много годовалых полей. Площадку подберём хорошую. Погода нормальная. Видимость миллион на миллион. Через три минуты начнём снижаться. Как, Медведев? Хватит 600 метров?
– Так точно, хватит, – отчеканил Медведев.
«Только бы побыстрее», – подумал я.
Самолёт сильно тряхнуло. Он словно провалился в невидимую яму.
– Начали снижаться, – сказал Чибисов, – ждите команды. А вы, товарищ бортмеханик, подготовьте дымовые шашки. Бросите их по команде штурмана за борт.
Димыч подтащил к двери ящик, вытащил две дымовые шашки, похожие на большие зелёные консервные банки, и пачку запалов, напоминавших огромные спички с толстыми жёлтыми головками, и стал ждать команды.
– Бросай!!
Бортмеханик чиркнул запалом по тёрке. Как только головка вспыхнула со змеиным шипением, он с размаху воткнул её в отверстие и швырнул шашку в приоткрытую дверь. За ней последовала вторая. Шашки, кувыркаясь, полетели вниз, оставляя за собой хвостики чёрного дыма. Задраив правую дверь, бортмеханик взялся за грузовую. Предварительно он уже успел растащить в разные стороны грузы, загромоздившие подходы к ней, он попытался повернуть ручку, но она не поддавалась. Бортмеханик дергал её что есть силы, обстукивал край двери молотком. Но всё впустую. Он вполголоса костил злополучную дверь, но она по-прежнему не поддавалась. Загудела сирена. Мы было приподнялись, но опять вернулись на место. Кажется, сейчас мы начали нервничать по-настоящему. Чувствую, вот-вот Медведев взорвётся. Но молчит, хотя по лицу его и сжатым губам вижу, чего стоит ему эта сдержанность. Всё. Время упущено. Медведев не выдержал: «Чёрт бы её побрал, эту идиотскую дверь. Паяльной лампой её прогреть бы». Механик виновато молчал, но идея прогреть дверь лампой ему понравилась. Он зажёг пучок пакли и поднёс его к зажиму, и, о чудо, ручка вдруг поддалась усилиям, и замок с сухим щелчком вышел из паза. Наконец-то! Метлицкий заложил крутой вираж. Пошли на второй круг. Из проёма двери в пилотскую высунулась голова в шлемофоне – это штурман Миша Щерпаков:
– Готовьтесь, ребята. 89 градусов 54 минуты. Сейчас выходим на боевой курс. Будем бросать на молодое поле. Думаю, не промахнётесь. Ветер метров пять – семь в секунду, не больше, температура 21 градус мороза.
Щербина подошёл на помощь бортмеханику, и они вдвоём рывком оттянули дверь на себя. Она с хрустом открылась, и в прямо- угольный её просвет ворвался ледяной ветер. Ослепительно яркий свет залил кабину. Снова протяжно загудела сирена, и, хотя мы с нетерпением, напряжённо ждали заветного сигнала, он всё же прозвучал неожиданно. Мы поднялись с чехлов.
– А ну, повернись, сынок, – сказал Медведев и, отстегнув клапан
