— Надеюсь, ты не намерена сбежать на фронт? — сурово спросил у нее отец.
— Зачем ты так, Николай Николаевич? — с мягкой укоризной отозвалась профессорская супруга Елизавета Викентьевна. — Маша девушка разумная, не легкомысленная.
Профессор недовольно фыркнул:
— Брунгильда тоже рассудительная. А собирается с концертами на Дальний Восток. Ублажать японцев моцартовскими сонатами.
Старшая его дочь, имевшая успех как пианистка и в Петербурге, и на гастролях в Европе, густо покраснела и низко опустила пышную золотистую головку к тарелке с телячьей котлеткой. Длинные ресницы увлажнились, слезинка упала на тушеную капусту.
— Я только говорила, что наши консерваторки высказывали сегодня такое мнение, — дрожащим голосом возразила красавица. — Ехать никуда не собиралась.
— Николай Николаевич, молодежь у нас воспитана в патриотическом духе, первая реакция ее на известие о боевых действиях чрезмерно воодушевленная, — увещевала Елизавета Викентьевна, с сочувствием поглядывая на дочерей и в то же время понимая крайнее напряжение своего супруга. — Нельзя осуждать детей за это.
— Я и не осуждаю, — пробурчал профессор. — У нас в университете молодежь тоже устроила сходку. Наслушался я пламенных речей на сто лет вперед. Не пугаться желтой тучи, поднимающейся на Дальнем Востоке! Не уходить из Маньчжурии — дважды отступали перед Константинополем, и что из этого вышло? России предназначено выполнить культурную миссию в Восточной Азии: защитить интересы Европы на Дальнем Востоке, как и в период монголо-татарского ига!.. Но с глупостями спорить бесполезно. Безыдейная, безразумная война, дележ шкуры чужого медведя! Ничего путного из нее не выйдет — не обольщайтесь! Погубят только людей.
Над столом повисла тишина. Выдержав паузу, Мура поинтересовалась:
— А не было ли телефона от Клима Кирилловича?
— Нет, — с готовностью отозвалась Елизавета Викентьевна. — Я тоже беспокоилась: не отправился ли доктор в Военное министерство? Позвонила Полине Тихоновне. Она сообщила, что ее Климушка срочно выехал по приглашению Карла Иваныча Вирхова.
— На место преступления? — Мура оживилась.
— Да, доченька, в ресторане «Лейнер» убийство, — пояснила мать.
— Счастливый Клим Кириллович, — завистливо протянула Мура, — и господин Вирхов тоже. У них настоящие преступления, а у меня… Одни сумасшедшие.
— Неужели еще один объявился? — скривился в усмешке профессор Муромцев. — Рассказывай, кто таков.
— Бедный господин утверждает, что он последний из Бурбонов. Владеет страшной тайной об Орлеанской девственнице.
Профессор побагровел, вилка в его руке воинственно сверкнула.
— Над тобой просто кто-то издевается! Какой-то розыгрыш! Мне кажется, испанские Бурбоны крепко сидят на троне: что-то не слышал, чтобы им пришел конец! Да и остальные, хоть и без трона, благополучно здравствуют в Европе.
— И чего же хочет твой Бурбон? — мягко скорректировала мужа супруга.
— Говорит, у него в доме бродят призраки. Шаги раздаются, стуки, звуки странные. — Мура сосредоточенно копалась в тарелке с телячьей котлеткой, сменившей тарелку с супом.
— Надеюсь, ты к нему не отправишься, — утвердительно заметил профессор.
— Конечно нет, папочка, — вздохнула юная владелица детективного бюро, — Софрон Ильич сам справится. Но самое худшее — я ощущаю себя совершенно бесполезным созданием. Кому сейчас, в такой исторический момент, нужна история? Кому какое дело до Орлеанской девственницы и моего любимого средневековья?
Брунгильда ласково взглянула на сестру и подхватила:
— И я, Мурыся, так же себя чувствую. Почему мы такие бесполезные?
Дочери профессора Муромцева так жалели себя, что на их глаза навернулись слезы. Утерла краешком фартучка набежавшую слезинку и бесполезная для войны Глаша.
— Прекратите истерику! — властно потребовал профессор. — Замуж вам пора. Враз о всяких глупостях забудете.
Девушки обиделись на неожиданную реплику отца, грубо пресекшую их патриотический порыв, и застыли с оскорбленным видом над опустевшими тарелками.
Но долго предаваться печали им не пришлось: элегическую грусть прервал звонок во входную дверь.
— Может, это наш Клим Кириллович? — примиряюще предположила Елизавета Викентьевна.
— Наконец-то, — злорадно бросил профессор. — Избавит меня от дамских припадков. Да и вам брому даст.
Но в следующую минуту надежды профессора рухнули. В дверях возникла Глафира и, прикрыв за собой тяжелые дубовые створки, громко зашипела:
— Господин Муромцев, к вам генерал Фанфалькин. Прикажете принять?
Женская часть семейства Муромцевых растерянно переглянулась. На немой вопросительный взгляд отца барышни пожали плечами: фамилия ничего им не говорила.
— Интересно, — процедил профессор и через секунду добавил: — Приму. Проведи в гостиную.
— Ты уверен, что это безопасно? — жалостливо спросила мужа Елизавета Викентьевна.
— А в чем опасность? — поднимаясь и отбрасывая салфетку, осведомился глава семейства.
— Как же, — торопливо продолжила его супруга, — совершенно неизвестный нам человек, может, самозванец, может, террорист под видом генерала…
— Собирается меня застрелить? За что? — У профессора от негодования зашевелились волосы на макушке.
— Ты не знаешь современную молодежь! — Елизавета Викентьевна остановиться не могла, ее охватила необъяснимая тревога. — Да ныне среди студентов столько злобных фанатиков; застрелить могут и за несданный экзамен или кого подослать. А вдруг ты кого-нибудь сегодня обидел во время сходки? Не сдержался, наговорил лишнего?
— Хватит, сидите тихо, — бросил профессор, подходя к дверям.
— Как же сидеть тихо? — В отчаянии профессорская жена прижала пальцы к губам: — Я чувствую, в наш дом вошла беда. У меня интуиция.
Профессор прожег супругу взглядом, глубоко вздохнул, раздув ноздри, и вышел.
— Мамочка, не тревожься, — зашептала Мура, — у нас просто нервы на пределе.
Елизавета Викентьевна с надеждой обратила взор к младшей дочери. Ради успокоения любимой мамы та была готова на все.
— Я потихоньку послушаю у дверей?
— Подслушивать нехорошо, — автоматически заметила Брунгильда, все еще сохраняя оскорбленный вид. Подчеркнутая надменность только красила ее: строгий профиль, нежно очерченные скулы, приподнятый точеный подбородок, полуопущенные ресницы.
Мура не успела ответить, как в дверях вновь явилась Глафира и на этот раз громко возвестила:
— Николай Николаевич просит всех пожаловать в гостиную. Без промедления.
