любовных, о том, чего не существует. А те, кто в них растворён, кто ими перенасыщен, о том не болтают.
– Ты не веришь в любовь? – Ландыш опечалилась. – Ты никого не любил? – тут она несколько оживилась. – Радослав, давай вместе поверим в любовь, и она придёт к нам.
– Как же Кук? – спросил он, не скрывая насмешки над нею, совместной с раздражением и усталостью от неё. От её дурости какой-то. – Вот с ним и верь, дожидайся. Он-то точно даст тебе целый водопад любовных страстей.
– Я не хочу такой низменной любви. Да это и не любовь. Пустяковое сексуальное баловство. Кук долго жил в каком-то отверженном мире. Звездолёт потерпел аварию и на его починку ушли годы. Очень трудные годы. Он долго был один. Мне его жалко. Я из жалости его не прогнала, боялась поднять шум и унизить его. Он же не хотел мне плохого. Он только ласкал слегка, гладил и говорил: «Давай, ты будешь моим котёнком. Я очень люблю кошек». Вот и всё, что ему я и позволяла.
– А потом привязалась как бездомная кошка, которой лик хозяина не важен, – сказал он, маскируя раздражение плохой шуткой. – Мур-мур. Ей важна лишь его рука, несущая ласку, а не таску. Так ведь он и на таску щедрый. Вчера приласкал, сегодня пнул, завтра опять погладит, а послезавтра в кусты зашвырнёт, поскольку труба зовёт. Он к женщинам так и относится, как к мурлыкам для домашнего досуга. А досуга-то домашнего у него как раз и нет.
– Свой личный опыт озвучил? – спросила Пелагея и сощурилась.
– Я к кошечкам равнодушен, – ответил он.
– А потом полюбила его просто по-человечески, жалостно, как дочь отца, – серьёзно ответила Ландыш, не проявив обиды. – Он всегда говорил, если о ком и тоскует, так это о своей дочери. У него много сыновей, но дочь одна. Как же ты не понимаешь, Радослав? Он мне как настоящий возлюбленный не нужен. Сам же говоришь, что ему и не надо друга-женщину.
– Лана, не приставай ты ко мне! – Радослав готов был её отпихнуть уже руками, поскольку она придвинулась очень близко, не соображая, что тут рабочее место – управляющий отсек корабля, а не отсек для отдыха.
– Я не Лана! Я Ландыш. Все это приняли. А если я назову тебя старым именем? Тебе понравится? Тебя как звали в оставленной жизни?
– Я забыл. И ты уже не узнаешь, как ни старайся. Все старые носители уничтожены. Я прежний умер навсегда. Тебе ясно? Если ты не будешь вести себя, как и положено, среди членов временной только команды, я просто отшлёпаю тебя по заднице полотенцем, скажем. Как делал это со своей непослушной старшей дочерью.
– За что?! – ужаснулась Ландыш, – за что ты её бил?
– Она плохо училась и не терпела никаких замечаний. Справедливых родительских замечаний. Была лентяйкой и грубила своей матери. Всё? Довольна, что вытащила из меня то, что было столь тщательно упрятано. Лана, у меня болит голова от тебя!
– Я не Лана, а Ландыш. И планета Трол тоже теперь Ландыш! – как тупой робот повторила она.
Ссора с Пелагеей. Но односторонняя
Ночью Лана к нему не пришла. Как и сама Пелагея к своему внезапному и медовому другу не явилась. Наверное, Кук её не позвал. Наверное, решил отоспаться. Было очень тихо, только что-то поскрипывало, то ли кости старика, когда он ворочался, то ли вибрация самого звездолёта раскачивала тонкую перегородку. И поскольку Пелагея спала в самом просторном отсеке своего звездолёта, то она и дочку к себе увлекла, чтобы перед засыпанием провести сеанс воспитания.
А уже утром, как всегда условным, именуемым так лишь по земной привычке к определённому распорядку, Пелагея явилась в управляющий отсек, подобная внезапной солнечной вспышке на хмуром небосводе. Она, не иначе, хотела заполучить себе Кука для повторных часов отдохновения. Высокая причёска из заплетённых, многочисленных, атласных косичек, похожих на змей, чьи хребты переливались от жемчужин, чёрно-зелёных и голубовато-синих, была удивительно сложной. Белым жемчужным же ожерельем была увита её высокая шея. Длинные серьги в виде веточек ослепительно сияли искусственными бриллиантами. Но, как и знать. Может, это были и настоящие алмазы. Лицо казалось более белым, чем было недавно. Вероятно, она что-то с ним сделала. Оно почти светилось. Глаза были подведены, а губы подкрашены. Выпуклые и сочные они казались вкусными как ягода черешня. Комбинезон из мерцающей ткани как реальное серебро облегал её весьма женственную фактуру. Она была до того ярка, что хотелось зажмуриться. Такую женщину уже никто не назвал бы Ягой или старухой. Пелагея довольно улыбнулась, оценив произведённый эффект.
– Ты ещё мало что знаешь обо мне, Радослав. Я могу менять свой облик, когда этого хочу.
– Ради Кука вырядилась? – спросил Радослав, – К чему? Он и так не прочь при посредстве тебя утолить свою вселенскую тоску. – От раздражения на Ландыш не осталось и следа. Он повертел шеей, ожидая её появления. Но девушка вслед за своей матерью не вошла.
– А ты не хочешь утолить свою тоску?
– Нет у меня никакой тоски.
– Чего ты сегодня так зол? Глупышка Ландыш надоела? Ничего, она изменится, как только попадёт под натуральное небо и встанет ножками на подлинную земельку. Бедняжка, она ещё так молода, так хрупка, а я затаскала её на этих звездолётах. Перегрузки, нечеловеческая среда обитания, Радослав! Чего ты хочешь от девочки, она психически от того и неуравновешенна. Она смертельно боится, потому и убегает от этого ужаса в себе во внешние игры с вами. С тобой и с Куком. На планете, – ну пусть она будет «Ландышем», сделаем ей такой подарок, – она изменится неузнаваемо. Ты ещё увидишь это. Ты вспомни хотя бы, какими люди прибывают после переходов через нуль-пространство на планеты. Даже мужчины. А уж женщины, не тренированные для космических одиссей, тем более. Имей снисхождение. Поворкуй, раз ей хочется. Не принимай всё всерьёз. Точно так же, как делал Кук. Ты думаешь, она ему нужна? Ну, ты и насмешил! Я же знаю его повадки. Ну, приласкал девчонку, ввёл, так сказать в курс будущего взросления, а дальше он скала! Не позволит себе лишнего никогда.
– Так ты знала об играх Кука со своей дочерью?
– Конечно. Я и позволила из сострадания к его нестабильному на тот момент состоянию души. Я же знала, что он человек чести. Всегда был. Да и Ландышу скучно было до того, что она раскисала как кисель какой. Плакала и просилась домой.
– Кто человек чести? Кук? Да какая ты вещая после этого! Он прежде
