Дарьи Давыдовны, я осторожно перелистывал страницы богато иллюстрированного журнала «Нива», издававшегося в России до 1918 года, подшивку которого хранила моя тетушка.
В школе само собой сложилось так, что оформление стенной газеты, классов в праздничные дни, написание плакатов и объявлений всегда являлось моей обязанностью. К счастью, родители вовремя заметили мое призвание и всячески его поощряли. На семейном совете решили, что быть мне художником.
Появилась необходимость придать моему специальному образованию хотя бы начальную систему. Первое время я брал частные уроки у художника дома, а затем перешел в студию изобразительного искусства киевского Дворца пионеров. Хорошо поставленный там учебный процесс принес свои первые плоды. В 1935 году мои работы даже были отправлены на выставку детского рисунка в Англии.
В свободное от занятий время я любил посещать картинную галерею, выставки художников. Однажды мое внимание привлекла открывшаяся на Владимирской горке панорама «Голгофа». На большом полотне кругового обзора изображалась трагедия распятия Иисуса Христа. Кто ее автор или авторы — не помню, но панорама, по моему мнению, крупнейшее произведение живописи. Странно, что в последующем я никогда и нигде не встречал даже упоминания об этом полотне.
В 1937 году открылась Киевская художественная средняя школа. Для нас, тянувшихся к живописи, открытие специальной школы вылилось в настоящий праздник. Мы знали о строительстве школы, следили за ним — и вот она приняла нас в свои аудитории. Здесь осталась основа храма Богородицы Десятинной, разрушенного в 1240 году ордами хана Батыя при штурме Киева. С площадки школы открывался прекрасный вид на устремленное ввысь строение Андреевской церкви, созданной талантом Растрелли. Школу и церковь разделял крутой, весь изогнутый знаменитый Андреевский спуск.
Трехэтажное здание школы, с порталом, украшенным шестью колоннами, удобно расположенными светлыми классами и специальными аудиториями, хорошо учитывало ее предназначение. На верхнем этаже размещался актовый зал со стеклянным потолком. В нем проходили выставки работ учащихся, самодеятельные спектакли и концерты, торжественные заседания. Война пощадила красивое здание школы, оно и сейчас возвышается на прежнем месте, но в нем, насколько я осведомлен, разместился краеведческий музей.
Учебная программа и план хорошо соотносили общеобразовательную и специальную подготовку учащихся, но отличались плотностью. Необходимо было, не урезая время на общее образование, дать знания и навыки по специальному профилю школы. Этому во многом способствовал преподавательский коллектив, отличавшийся высоким профессионализмом. Состав учащихся общеобразовательных классов не всегда совпадал с составом специальных, которые комплектовались с учетом одаренности учащихся. Основательно овладев рисунком, переходили к акварельным и масляным краскам. На завершающем этапе обучения писали натуру.
Живопись, рисунок и композицию учащимся старшего класса преподавали педагоги Петр Носко и Александр Фомин. Насколько мне известно, оба выпускники Петербургской академии художеств. Они умели методически грамотно, интересно донести до учащихся саму суть живописного мастерства. Фомин своим ростом, бородкой, да и всем внешним обликом напоминал Репина. Носко выглядел человеком с аристократическими манерами и всегда носил бабочку. Их авторитет среди учащихся был непоколебим.
В нашем классе занимались не только способные, но и талантливые ученики, подававшие большие надежды в живописи и скульптуре. Это Михаил Чепик, Борис Рапопорт, Ольга Крылова, Гарик Гликман — по призванию анималист, умело изображавший животный мир, и Анатолий Белоцерковский — сын известного не только на Украине, но и в стране скульптура. К сожалению, никто из них громко о себе не заявил, до вершин мастерства в живописи и скульптуре не поднялся. Наверное, помешала начавшаяся летом 1941 года затяжная война.
По общеобразовательным предметам я успевал средне, хотя душа моя больше лежала к истории, географии и литературе. По рисунку, живописи и композиции успехи были хорошие. Надо заметить, что среди учащихся имела хождение теория, утверждавшая, что для художника главное — это постижение мастерства рисунка и живописи, а общеобразовательные знания — дело второстепенное. Подобные рассуждения, очевидно, не отнесешь к зрелым, но было именно так.
Школа поддерживала связи с Киевским художественным институтом. Учащиеся приглашались в институт на встречи с интересными людьми. Одна из таких встреч с художником Исааком Бродским, состоявшаяся в 1938 году, запомнилась больше других.
Бродский был широко известным советским живописцем, профессором и руководителем Всероссийской академии художества в Ленинграде. Многим знакомы его картины «Ленин в Смольном», «Торжественное открытие II конгресса Коминтерна» и другие.
На встрече Бродский интересно рассказал об учебе в мастерской Ильи Репина, о своей практике в Испании, сборе исторических материалов в связи с работой над полотном «Расстрел 26-ти бакинских комиссаров». По заданию советского правительства он вел переписку с Репиным и ездил к нему в Куоккалу, убеждая возвратиться в Россию. Под влиянием дочери, по утверждению Бродского, Репин это предложение отверг и остался жить в Финляндии.
Бродский рекомендовал нам, будущим художникам, учиться мастерству рисунка у немецкого живописца и графика эпохи Возрождения Ханса Гольбейна. Его рисунки бюргеров и гуманистов, послов и купцов, королевской знати отличаются скупыми и точными линиями, подчеркивающими не только индивидуальные черты модели, но и внутреннее содержание человека.
На этой киевской встрече Бродский запомнился крупными чертами лица, низко сидящими бровями и длинными, до плеч, волосами, расчесанными на пробор.
Сейчас Бродский незаслуженно забыт. А ведь он, лучший ученик Репина, многое сделал для развития отечественной живописи; его картины имеют не только художественное, но и документальное значение. Забвению предаются и другие художники, которых современные критики относят к «придворным» только потому, что в их творчестве отображены события, лидеры и люди советского времени. Но таким же образом поступали художники в любую другую историческую эпоху. Они отображали в живописи, скульптуре и во всех других творениях окружающую реальность. Можно их творчеству поклоняться, а можно не принимать. Однако произвольно выбросить из истории искусства невозможно.
Киевскую художественную среднюю школу я закончил в 1940 году. Это был ее первый выпуск. Летом посетил Ленинград, разведал условия приема в Академию художеств. Еще раз все взвесил и твердо решил осенью сдавать экзамены в Академию.
* * *
Правильно говорят, что наши судьбы и наши намерения почти всегда играют невпопад. Предстоящий призыв осенью 1940 года в армию лишал меня возможности поступить в Академию художеств. Был ли я огорчен? В какой-то мере да. Откладывалась на неопределенное время реализация моих планов. Вместе с тем я понимал, что время наступает грозное и поэтому с личными замыслами следует повременить.
Уже год полыхало пламя Второй мировой войны. Германия одну за другой оккупировала страны Европы. Немецкие войска стояли лицом к лицу с частями Красной армии на наших западных границах. Генералы вермахта интенсивно разрабатывали план вторжения в Советский Союз, условно именуемый «Барбаросса».
В 1912 году отец шел
