снять наушники?
— Конечно! Только я тогда тебя, наверное, не услышу, если что, но… придумаешь что-нибудь, — закончил он и усмехнулся.
— Хорошо. Спасибо, — зачем-то добавила она и сняла обитую кожзамом дугу, только сейчас поняв, что та немного давит на темя.
Стало шумно, но не настолько, как она ожидала. Мотор ритмично рычал, громко, но не громче чем в старой папиной машине, и уж точно тише стиралки в режиме отжима… Но достаточно, чтобы не дать ей чего-то, Таня сама не понимала, чего именно. Словно он мешал полностью сосредоточиться на полете, на этом скольжении по небу. Она посидела так немного, потом заметила, что Дима смотрит на нее с интересом. Виновато поджала губы и надела наушники обратно.
* * *
О том, что они скоро сядут, Таня поняла по переговорам. Все же, общался с диспетчерами Дима по-русски, и общий смысл сказанного она начала улавливать, даже не вслушиваясь специально в короткие диалоги.
Она ничего не уточняла, но Дима сам вдруг сказал ей:
— Вон там вон видишь, впереди? Полоса. Сейчас сядем.
Таня пригляделась и кивнула. Вспомнила, как назло, что почти все катастрофы происходят при взлете или посадке, немного поежилась, совсем капельку, Дима и не заметил, и стала ждать.
Полоса была все ближе, Таня уже могла составить впечатление об аэродроме — такой же почти, как и тот, первый. Бетонная лента визуально увеличивалась и двигалась к самолету все быстрее и быстрее. Таня поймала себя на том, что смотрит на нее как завороженная и почти ни о чем не думает. И страха не было, было желание поскорее сблизиться, ощутить телом, как оно будет, когда они коснутся бетона колесами. Вспомнила взлет и прислушалась к ощущениям. Теперь было ровно наоборот: если тогда пол и кресло давили, мягко толкая в стопы и попу, то теперь под ними ощущалась легкая нехватка такого же давления, словно пол убегал вниз из-под нее, но недостаточно быстро, и она его так же постоянно догоняла. А потом Таня поняла, что так оно и есть, и улыбнулась.
Вдруг она почувствовала, как в кармане дважды коротко дернулся телефон: пришло сообщение. В джинсах мобильный носить она не привыкла, захотела его вытащить, но Таня не стала. А потом телефон дернулся вибрирующими толчками еще несколько раз. Она поморщилась, провела ладонью по выпирающему под тканью прямоугольнику, словно успокаивая его, и продолжила смотреть на уже вовсю летящую к ним полосу.
А потом был толчок снизу, резкий и крепкий, от которого внутри все словно скакнуло вверх. И дальше сошло какое-то повисшие в последние секунды перед посадкой напряжение, и они покатились вперед по полосе, как на машине. И даже не сразу стало понятно, что они замедляются.
Здание тут тоже было уютным. Тане даже стал импонировать этот стиль аэродромных построек, но Дима предложил посидеть на улице, «а то солнце такое хорошее, с зимы такого не помню». Таня согласилась.
Они сели чуть в стороне, за одним из двух пластиковых столиков под большими зеленым зонтом с логотипами «Хайникен». Столики и стулья были совсем как в дешевых кафешках. На одном даже стояла табличка «Зарезервировано». Таня подумала, может это и вправду какое-то кафе, но Дима перехватил ее взгляд и взял в руки табличку. Постучал ею об стол легонько и сказал:
— Шутка юмора такая у мужиков.
Он пододвинул к себе третий стульчик, поставил на него небольшой рюкзак, который еще в Питере закинул в багажник, а сейчас непонятно когда достал. Раскрыл, порылся, пока Таня рассматривала с небольшой брезгливостью и несильным искушением полуполную пепельницу.
Достал Дима два завернутых в фольгу, довольно толстую по виду, свертка и антисептический гель в пузырьке. Свертки были подписаны темно-синим маркером размашисто: «Дмитрий ТБ» и «Дмитрий Стм».
— Это обед, — сказал он, снова нырнул в рюкзак и достал оттуда две пачки салфеток: влажных и обычных.
— Ой, Дим, я, наверное…
— Давай, давай! Это одно место есть, там такие сендвичи делают… Ммм. — Он быстро глянул на подписи, придвинул «Стм» к себе, а второй начал разворачивать. — Ты просто попробуй. Вот просто попробуй, откуси один раз. Если фигня — не ешь. А так «спасибо» еще скажешь. Я, можно сказать, только ради них и полетел. Съемки — это так… прикрытие…
Он раскрыл фольгу, сделав из нее что-то вроде широкой тарелки, пододвинул к Тане и указал на блестящую самодельную посуду рукой, приглашая угощаться.
— Что это? — Таня даже чуть приподнялась, заглядывая, хоть и так было видно, что там лежит средняя по размеру чиабата, разрезанная вдоль и проложенная чем-то. Мясо, вроде, лист салата, помидор. И соусы, красный, белый.
— Сендвич с телятиной жареной и соусом… Попробуй, мне интересно, поймешь или нет, каким. — Дима занялся вторым свертком. — Их, конечно, лучше горячими, но и так должно быть вкусно.
Таня смотрела с сомнением:
— Может, пополам? Я весь не съем.
Он небрежно махнул рукой и продолжил разворачивать себе обед:
— Придумаем что-нибудь. Ты лопай.
Таня вздохнула и протянула было руку, но Дима строго сказал:
— Подожди! — Взял со стола антисептик. — Руки давай.
Таня послушно протянула ему ладони. Дима несколько раз глубоко надавил на дозатор, щедро выпуская гель.
Тот был прозрачный и почти без ароматизаторов, кроме спирта чувствовался еще аромат, но очень и очень слабый, даже нельзя было понять, чего именно. Таня потерла ладони, потом дала рукам несколько секунд окончательно просохнуть и взяла с фольги сендвич.
Увесистый. Толстый и аппетитный, хоть и остывший за пол дня, из которых пара часов прошли на высоте, он приятно пах. Таня примерилась, подумала, что перемажется, но увидела, как Дима свой сендвич начал поедать вообще не заботясь о соусе, который уже вовсю капал на фольгу, и тоже куснула хорошенько.
Не то чтобы она планировала, это скорее было уже рефлексом: Таня должна была издать какой-нибудь довольный звук из вежливости, все же Дима старался, покупал… Но это и права было вкусно. Очень вкусно.
— Ммм! — промычала она совершенно искренне. Удовольствия там было мало, скорее приятнейшее удивление.
— Мугум, — гордо откликнулся Дима, как бы говоря: а ты думала? Говна не держим.
— Мммум, — ответила Таня и стала есть активнее.
Какое-то время они молчали, с аппетитом, а то и жадно, въедаясь в свои чиабаты. Запала хватило укусов на пять, потом паузы на прожевать стали больше, а потом и вовсе можно было побеседовать. Первым, жуя, заговорил Дима.
— Старый стал, без памяти… Надо было кофе еще сделать.
— Тут кофе есть?
— Там, в кабинете. Растворимый, конечно, но…
— Прекрасно, — сказала Таня, куснула, быстро
