закреплённый за ними остро отточенный садовый и строительный инвентарь.
— Ты чё сказал, халдей? — спросил жреца широкоплечий садовник с золотой цепью на шее, доставая из-за пояса сапёрную лопатку. — Кто тут хэрэн?
— Так это… — произнёс побледневший жрец — Вообще-
то, я хотел сказать: «Привет, дамы и господа», а получилась какая-то дребедень.
— И чё теперь?
— Так это… я исправлюсь. Зуб даю. Сейчас соберусь с мыслями…
— Давай, собирайся и исправляйся.
Жрец глубоко вдохнул, улыбнулся побелевшими от волнения губами и громко произнёс:
— Ни-мэнь хао! Джун-ву хао! Нет, не так. Хэнь гао-син! Вот, блин… Сейчас, сейчас. Дзень-дао нинь!
Сказав это, жрец замолчал, затравленно посмотрел на уважаемых вавилонян в законе и пробормотал:
— Видит Бог, я хотел сказать: «Здравствуйте, добрый день. Рад вас видеть».
— Похоже, издевается. Пора кончать… митинг, — сказал коротко подстриженный строитель, поигрывая остро заточенным шпателем.
— Мне в голову пришла подобная мысль, — сказал второй строитель, приподнимая лом.
— Подождите, — сказал садовник с золотой цепью. — Видите, халдей старается, но не получается. Бывает.
— Да, не получается, не получается, — поспешно согласился жрец. — Бывает, бывает.
— А чё так? Ты плохо себя чувствуешь?
— Да, бу-хао, — согласился жрец. — Тьфу! Я хотел сказать, что мне плохо…
— Нам тоже плохо, — осклабившись и показав изумрудный зуб, сказал садовник с золотой цепью. — Мы вчера тоже допоздна бу-хао, бу-хао, а на похмелье нет ни рупий, ни крон, ни юаней. Кстати, ты чё, халдей, китаец?
— Китаец, китаец.
— А в Вавилоне чё делаешь?
— Так это… паству наставляю.
— Мы, в принципе, тоже наставляем. Слышь, халдей, чё за дела творятся в славном граде Вавилоне? Ты ведь, как нам кажется, ближе к Богу, чем мы. Или нет?
— Ближе, ближе. В халдейском техникуме учился…
— Понятно — умный. Может быть, поэтому тебя так круто плющит… Объясни, что происходит, если сможешь, конечно.
— Так это… амба… кранты!
— Кранты? А кому?
— Славному граду Вавилону, само собой.
— А чё так? Мы типа вернулись на свои рабочие места в контору, намереваясь продолжить благоустройство города, на досуге хотели вдоволь поесть фирменного мороженого с клубничкой, а тут… такой бардак! Шо це такэ?
— Так это… пока вы заготавливали на Чукотке лёд для того самого фирменного мороженого, у нас завелись бракоделы. Зодчие стали допускать брак в арбайт… тьфу, в работе.
Многотысячная толпа тружеников возмутилась и стала стучать касками и плакатами по чему ни попадя.
— И чё? — спросил садовник после того, как толпа, выпустив пар, поутихла.
— Так это… статуи и стелы стали ставить абы как, а не по понятиям. В смысле, не по фен-шую. Все от малого до великого стали требовать памэн эт цирцэнсэс… тьфу! хлеба и зрелищ вместо того, чтобы ходить в библиотеки, хореографические кружки, учиться на курсах строительства папирусных лодок. Вот Бог на нас и разозлился. И обрушил на нас кару невиданную.
— И чё?
— Так это… дзай-дзень, в смысле, до свидания! Кошмар! Что я говорю?
— Кое-что понять можно. Нам, что ли, дзень?
— Нашим мозгам. Предчувствую, что к вечеру… к сэвн эклок совершенно перестанем мы понимать друг друга. Фэрштэйн?
— Йа, йа, натюрлих! — отозвался кто-то из горожан. — Вот шайтан! Что я сказал?
— Вот видите, — обречённо произнёс жрец. — Не ведает хлопец, в смысле, ковбой, что говорит. Заговаривается, как и я. И это только начало.
В то время, как огромная толпа пациентов с пошатнувшейся психикой, волнуясь, ждала, чем закончится импровизированный консилиум уважаемых психоаналитиков, самый нетерпеливый олигарх — краснощёкий упитанный деятель — бочком придвинулся к трибуне и спросил:
— Может быть, стоит попробовать уладить это недоразумение? В моей практике бывали ситуации не менее сложные. Есть люди, которые подскажут, как прошмыгнуть, проскользнуть, обойти… Ауро квэквэ януа пандитур.
— Чего? Какие ещё «бандитур»? — набычившись, спросил вавилонянин с цепью.
— Нет, нет! Не знаю! Я хотел сказать, что золото открывает все двери. Квэквэ! Пандитур!
— Уже слишком поздно! Акта эст фабуля! — ответил жрец и вздохнул. — Я хотел сказать, что пьеса уже сыграна… Как мне бу-хао, в смысле, плохо! Проклятие набирает силу. К тому же, Бог не меняет своих решений. Разве вам это не известно?
Вавилонянин с золотой цепью отвесил олигарху солидный подзатыльник и сказал:
— Ты кого решил подкупить мизерной мздой, паства? Самого Бога? Того, кому принадлежит… Виа Ляктеа… Млечный Путь со всеми потрохами?
А затем, осознав, что заговорил на латыни, он удивлённо поднял брови и нервно хохотнул:
— Ха-ха! И до меня добралось это проклятие. Твою мазэ… тьфу… энд грандмазэ! И чё теперь делать, халдей? Объясни и нам, и пастве ситуатион…
— Попробую, да получится ли? — пробормотал жрец и громко сказал. — Дамен унд хэ… господа! Электорат! Эквиты унд плебеи! Фатум, однако! В смысле, это перст Божий! Город проклят!
Толпа устремила взгляды в сторону широко распахнутых Синих ворот. Каждый вавилонянин знал с младых ногтей, что Главный жрец был ближе всех к Богу и имел платный доступ ко всем сокровенным тайнам бытия. Его изречения и откровения не оспаривались даже на малых кухонных митингах.
— И чё делать? — прозвучал вопрос в полной тишине.
— Так это… бежать нужно от проклятия.
— И таки куда бежать, халдей?
— Туда, куда весной летят птицы! — подумав, ответил жрец. — Птицы знают, где находятся благодатные края! Днём идите так, чтобы тень лежала прямо перед вами! Ночью идите на Полярную звезду! Короче, идите! Не тяните резину, поторапливайтесь! Скоро мы вообще перестанем понимать друг друга! До свидания! Дзай-дзень! О рёвуар! Гутэ райзэ, в смысле, счастливого пути! Гудбай! Гуд лак!
Вавилоняне, не понимая, слушали его, раскрыв рты и не двигались с места. Тогда Главный жрец крикнул:
— Атас, пацаны!
Эту фразу поняли все и тут же бросились врассыпную.
— Атас! Вира! Гоу, гоу! Шнель! Сваливаем! — ворвавшись домой, закричали мужчины, торопливо бросая в дорожные баулы свои носки, трусы и галстуки. — Майнэ фрау, ты знаешь, где лежат мои зимние кальсоны и меховая шапка?
— Найн!
— Ну и шайтан с ними! Куплю всё новое где-нибудь по дороге! Погнали, погнали!
Выбежав с баулами из города, мужчины побежали на север.
— Найн! — глядя им вслед, сказали мудрые блондинки, и пошли на юг, влача домашний скарб и детей.
Как только люди ушли, а домашние очаги потухли и остыли, некогда пёстрый и шумный город Вавилон превратился в пыльные развалины.
ВЫСШЕЕ
СОБРАНИЕ
Отсутствие на столах эля, медовухи, пива и покрытых плесенью заморских закусок насторожило и легендарных вальяжных лидеров, прибывших на собрание, и второстепенных суетливых персонажей — сатиров. Приветствия и комплементы звучали довольно вяло. Взъерошенный вид Главного Распределителя Должностей усилил чувство дискомфорта.
— Все в сборе? — спросил Главный и, не дожидаясь ответа, добавил. — Тогда сели!
