разыграла эту сцену, показав и чужое фиглярство, и собственное хладнокровие. Они воочию представляли, как она держится за дверцу такси, бесстрастно взирая на своего спутника, а тот, согнувшись в три погибели и демонически скрючив пальцы, с головой отдается уличному лицедейству и воображает, будто у него прорезаются рога, языки пламени лижут ноги, а на пятках растут копытца. Суть дела, понял вдруг Ричард, вовсе не в том, что с Ребеккой вечно приключаются забавные истории, а в том, что по контрасту с ее благоразумным спокойствием все происходящее вокруг нее становится забавным. Возможно, события этого вечера в ее пересказе тоже будут выглядеть карикатурой: «По улице скачут конные полицейские, а она как закричит: ой, снег пошел — и повисла на муже. А тот весь вечер твердил, что она больна, и накачивал нас хересом».
— Он, наверное, выкидывал еще какие-нибудь фокусы? — спросила Джоан.
— По случаю первого свидания мы отправились в большой ночной клуб на крыше какого-то дома, а когда собрались уходить, он уселся за рояль и бренчал до тех пор, пока арфистка не взмолилась.
— Настоящая арфистка? — удивился Ричард.
— Да. Терзала струны целый вечер. — Ребекка изобразила широкие круговые движения.
— А он что — обеспечивал фортепьянное сопровождение? Аккомпанировал? — Ричард уловил в своем тоне нотки раздражения, хотя и не понимал, с чего бы это.
— Нет, просто сидел за роялем и наигрывал что бог на душу положит. Сейчас уже не припомню.
— Неужели такое бывает? — Джоан словно подталкивала Ребекку к продолжению.
— Слушай дальше. Мы поехали в другое место, а там пришлось ждать у стойки бара, пока освободится столик. Я оглянуться не успела, а он уже расхаживает по залу и выясняет, нет ли у кого нареканий.
— Какой ужас! — сказала Джоан.
— Да. После этого он и там сыграл на рояле. Можно сказать, мы стали гвоздем программы. Около полуночи он решил, что нам необходимо навестить его сестру, которая живет в Бруклине. Я уже с ног валилась от усталости. Мы вышли из метро на две остановки раньше, чем нужно, под Манхэттенским мостом[14]. Вокруг ни души, мимо несутся одни черные лимузины. Где-то в небе над нашими головами, — тут она запрокинула голову, словно разглядывая облака или солнце, — висит Манхэттенский мост, а по нему, как утверждает мой друг, проходит железная дорога. Потом мы наконец нашли какую-то лестницу, а на ней — пару полицейских, которые отправили нас обратно в подземку.
— Интересно, чем же этот уникум зарабатывает на жизнь? — спросил Ричард.
— Учительствует. Кстати, далеко не глуп.
Она встала и размялась, вытянув перед собой тонкую серебристо-белую руку. Ричард принес ей пальто и вызвался проводить.
— Здесь идти всего-то полквартала, — возразила Ребекка, не проявляя, впрочем, ни малейшей категоричности.
— Непременно проводи ее, Дик, — изрекла Джоан. — Заодно купишь сигарет.
По всей видимости, она с удовольствием представила, как он будет шагать по запорошенной улице, разрумянится от холода, вернется весь в снегу и принесет с собой радость от прогулки; если бы не кашель и насморк, она бы охотно составила мужу компанию.
— Советую тебе не курить хотя бы пару дней, — сказал Ричард.
Выйдя на лестничную площадку, Джоан помахала им сверху.
Различимые только в свете фонарей, трепетные снежинки романтически покалывали кожу.
— Настоящий снегопад, — проговорил Ричард.
— Да, действительно.
На углу, где зеленый глаз светофора от снега сделался водянисто-голубым, Ребекка не сразу отважилась ступить вслед за Ричардом на мостовую, чтобы перейти 13-ю улицу.
— Тебе ведь на ту сторону? — спросил Ричард, по-своему истолковав ее нерешительность.
— Да.
— Мы тебя как-то подвозили из Бостона. — Тогда Мейплы еще жили в районе восьмидесятых улиц. — Помню только, что по соседству были какие-то большие здания.
— Церковь и училище мясников, — сказала Ребекка. — Каждый день около десяти утра, когда я иду на работу, мальчишки высыпают на перемену: вечно хохочут, а сами с головы до ног в крови.
Ричард поднял голову, чтобы разглядеть церковь; силуэт шпиля казался изломанным на фоне россыпи освещенных окон нового жилого дома по Седьмой авеню.
— Бедная церковь, — сказал он. — В таком городе шпиль с трудом удерживает позиции самого высокого сооружения.
Ребекка не ответила, даже не откликнулась своим привычным «да». Ему стало ясно, что это молчание — кара за менторский тон. Чтобы преодолеть неловкость, он переключил ее внимание на первое, что бросилось ему в глаза: это была полустертая вывеска над массивной дверью.
— «Училище продовольственной торговли», — прочел он вслух. — Соседи сверху рассказывали: субъект, который жил в нашей квартире до того человека, что въехал туда непосредственно перед нами, промышлял оптовой мясной торговлей и представлялся как «поставщик деликатесов». А еще у него была содержанка.
— Вот те большие окна, — сообщила Ребекка, показывая на третий этаж облицованного серым камнем дома, — смотрят через дорогу прямо на мои. Когда я в них заглядываю, мне кажется, будто обитатели — мои соседи. У них всегда кто-то есть дома; понятия не имею, чем они пробавляются.
Пройдя еще несколько шагов, они остановились, и Ребекка спросила — как почудилось Ричарду — несколько громче обычного:
— Может, зайдешь? Посмотришь, как я живу.
— С удовольствием. — Пожалуй, отказаться было бы невежливо.
Они спустились на четыре бетонные ступеньки вниз, толкнули обшарпанную, крашенную суриком дверь и попали в душный полуподвал, откуда предстояло подняться по деревянной лестнице. Ричарду еще на улице показалось, что он выходит за рамки этикета, а теперь его подозрение переросло в чувство вины. Шагать по ступеням, глядя на женские ягодицы, — верх неприличия. Три года назад, в Кембридже, Джоан жила на пятом этаже в доме без лифта. И каждый раз, провожая ее до квартиры, Ричард опасался — даже когда их отношения уже ни для кого не были секретом, — что домовладелец в праведном гневе выскочит на площадку и сожрет его живьем.
— Дьявольщина, как здесь жарко. — Ребекка, отпирая дверь, впервые употребила резкое словцо в его присутствии.
Она зажгла тусклую лампочку. Комната, расположенная на чердаке, была совсем маленькой; наклонные панели потолка, соединяясь со стенами, отсекали изрядные куски жилого пространства. Сделав пару шагов вперед и оказавшись рядом с Ребеккой, которая почему-то не снимала пальто, Ричард неожиданно обнаружил, что справа от него открылась ниша, где скошенный потолок доходил до самого пола. Там стояла двуспальная кровать. Зажатая с трех сторон, она выглядела не как предмет мебели, а как надежно укрепленный и прикрытый одеялом помост. Ричард тут же отвернулся и, не отваживаясь взглянуть на Ребекку, обвел глазами пару стульев, металлический торшер с упитанными рыбками и корабельными штурвалами на абажуре, а также книжный шкаф с четырьмя полками: вблизи наклонных стен эта шаткая обстановка
