Глава 11. Любить его будет больноУтром, когда я открываю глаза, постели у моих ног уже нет. Ещё не все проснулись, но многие уже разбрелись по лагерю, большинство заняты омовением у бассейнов с водой.
Цыплёнок тоже уже проснулась и выглядывает из-под веток, смотрит на меня своими бледно-голубыми глазами.
– Доброе утро, – говорю.
– Доброе утро, – улыбается в ответ.
– Доброе утро! – здоровается с нами кто-то третий.
Это Джон Леннон собственной персоной. Физиономия у него довольная.
– Вставайте. Он ждёт вас на пляже.
И он действительно ждёт. Стоит, широко расставив ноги, засунув руки в карманы своих штанов, и смотрит на… берег без воды. Бескрайний.
– А вода где? – вырывается у меня тут же.
– Отлив, – объясняет Леннон. – И судя по его протяжению, мы не на берегу моря. Это океан.
Идти по обнажённому океаническому дну довольно забавно. Кое-где уцелели водоросли и смиренно ждут, прижавшись к песку, когда вода вернётся. Крохотные крабы то тут то там поспешно меняют место своей дислокации, и тут же покоятся внушительные останки их взрослых сородичей.
– Прилив уже начался, – ровным и безымоциональным голосом сообщает нам он. – У вас не больше пары часов, и нужно поторопиться.
– Поторопиться куда? – спрашивает Цыплёнок.
– Набрать еду. Я же сказал, что еда будет сегодня.
Последние слова он произносит, кротко взглянув на меня.
– О, это очень хорошо! – радуется Цыплёнок. – Мы голодны.
– Да, все уже оголодали, – поддерживает её Леннон.
– А где… еду набирать? – интересуюсь я.
– Здесь.
Едва он касается руками мокрого песка, я сразу понимаю, зачем. Там, гораздо глубже, в мокрых слоях морского дна спрятались на время отлива раковины с моллюсками. Их можно есть! Их очень даже можно есть!
Всё это всплывает в моей памяти одной большой волной, как будто был штиль, но вот подул ветер и внезапно нагнал одну единственную лазурно голубую гору воспоминаний. Мои руки снимают мокрый песок слой за слоем, торопятся в азарте совершить находку первыми, пока те другие руки роют свою уже вдвое более глубокую ямку. И вдруг мой палец пронзает острая боль. Я отдёргиваю руку, но по всей ладони, перепачканной мокрым песком, уже струится кровь.
– Осторожно! Не порежься осколками раковин! – почти вскрикиваю я.
Он на мгновение застывает, потом поднимает глаза и впервые смотрит на меня. Не впервые вообще, но впервые не как вожак, а как человек. И делает это так долго, что мне даже становится неловко. Потом, словно опомнившись, возвращается к своей работе. Я не замечаю, что бы его движения как-то изменились, но в то же время задумываюсь о том, откуда в моей голове все эти картинки? Откуда эти знания? Словно всё это уже было.
Добывать моллюсков оказывается просто, хотя закапываются они очень глубоко – иногда на расстояние больше метра в глубину. Чтобы дышать, им приходится приоткрывать раковину и высовывать длинную ногу на поверхность. Похожа она на хобот какого-нибудь ужасного доисторического животного и выглядит, прямо скажем, не очень. Когда моллюск затягивает ногу обратно, в песке остается углубление. По этим углублениям их и можно вычислить – чем оно больше, тем больше раковина, и тем глубже она прячется. Чем меньше это углубление – тем меньше придётся копать, но и обед будет скромнее.
– В них полно протеинов, витаминов, и других необходимых селовеку весесьв! Одного такого хватит, сьтобы обесьпесить энергией и силами на пару дней! Это грандиосьная находка, Альфа!
О боже, думаю. Ну почему же я не вспомнила об этих моллюсках первой? Это были бы сто очков на мой счёт. Люди были бы мне благодарны и, как следствие, стали бы прислушиваться к моему мнению.
– Возьмите ровно столько, сколько нужно для еды на один раз. Хранить их нельзя, – командует наш герой.
Надо сказать, я тоже ему признательна за эту идею. Откуда-то мне известно, что моллюски – это вкусно, полезно, сытно.
Двое парней из лагеря направляются в нашу сторону. Подходя к нам, они зовут его:
– Альфа!
Я вижу, как перекосило его лицо. Ему не нравится, когда его так называют, но предложить людям другое имя он не может. Или не хочет? Или не может, но не по той же причине, по которой все остальные? В любом случае от того, что он испытывает дискомфорт, я тоже чувствую неловкость. Это ведь я его так «нарекла». В тот момент и подумать не могла, что издёвка станет его титулом.
– Двое так и не вернулись, – сообщает один из подошедших.
– Я знаю, – сухо отвечает он.
Ага, думаю. Значит, не все тут овцы. Есть и другие, кто может соображать. Ну, или хотя бы ставит весь этот коллектив под сомнение вместе с его вожаком.
– Леннон, мне понадобится помощь. Пойдёшь со мной?
С каких это пор вожаки просят, а не приказывают?
– Конечно.
– Умник, остаёшься за главного, понял? Проследи, чтобы все поели.
Ага! Привилегия быть уважаемым и иметь право выбирать, оказывается, предоставляется не всем. Вот вам и расслоение общества.
– Будет сьделано! Даже не бесьпокойся.
– И ещё раз: моллюсков возьмите ровно столько, сколько нужно для еды на один раз. Хранить их нельзя.
– Я сьнаю! Отравления могут быть ужасьными. Вплоть до летального исьхода!
– Не знаю насчёт летального, но за… людьми нужно следить. Понимаешь? И за девочками присмотри.
Он бросает в мою сторону недобрый взгляд, открывает было рот, чтобы что-то ещё произнести, но затем просит:
– Отойдём на пару слов, Умник.
Глядя им вслед, я задумываюсь. Может ли быть такое, что ему не нравится не только имя, но и статус? Может ли быть такое, что он вынужденно взял на себя роль предводителя? Может ли быть такое, что я ошиблась на его счёт?
Мы с Умником быстро приходим к мнению, что к добыче обеда следует привлечь всё население нашего лагеря, за исключением пропавших и тех, кто отправился на их поиски. Прилив очень скоро накроет наш сад морских фруктов метрами ледяной солёной воды.
На моё удивление копать моллюсков приходят не все. Ну, по крайней мере, мне не удается насчитать пятнадцать положенных человек.
– Интересно, – говорю, – а где остальные?
– Ну, может плохо себя чувствуют? – предлагает Цыплёнок. – Вчера многим было плохо, болели животы.
Меня начинает раздражать её привычка вечно всех оправдывать. Я искренне не понимаю, почему работают не все, а кушать будет каждый? С другой стороны, она права: животы вчера болели. Подозреваю, что у всех. И у тех, кто не добыл еду – от голода, и у тех, у кого получилось её найти – ещё сильнее.
