разведчику казалось, что прошло слишком много времени, а Днепр становится все шире и шире. Сербиненко нырнул под воду и, борясь с течением, что есть силы стал грести левой рукой. Ноги отказались повиноваться, в голове, то утихая, то усиливаясь, звучал перезвон. Неожиданно звон в ушах превратился в гром. Сербиненко открыл глаза и сквозь сизовато-зеленый слой воды увидел в небе краснохвостые мины катюш. В огненный гул гвардейских минометов вплелось хрипение орудий крупных калибров. И все это накрепко придавил к земле сплошной грохот дальнобойной артиллерии.
Правый берег застонал. В небо взлетали обломки бревен и досок, вырванные с корнем кусты. Басистые взрывы всколыхнули потоки воздуха. На Днепре разгулялись гребнистые волны, и Сербиненко вместе с резиновым баллоном качался на них, как на качелях.
Когда наша артиллерия перенесла огонь глубже и взрывы загрохотали на второй линии фашистской обороны, обессиленный Сербиненко, нащупав ногами дно, вытянул на долгожданный берег отяжелевший баллон. Разведчик присел на песок передохнуть и… Пришел в сознание так же неожиданно. Раскрыл глаза — увидел над собой лицо Пушкаря. Саша изо всех сил растирал ему грудь. Сомов возился с трофейным автоматом. Оба были одеты.
— Воскрес, дружище, ну и хватит в адамах ходить! — пошутил Пушкарь.
— А я тебе, сержант, подарок приготовил, — протянул оружие Сомов.
— Спасибо, — поблагодарил Сербиненко и стал быстро одеваться.
Над обрывом догорала хибарка бакенщика. В дрожащих отблесках пожара Сербиненко увидел начало долгожданной переправы… Все, что могло держаться на воде: облепленные солдатами неповоротливые понтоны, рыбацкие челны, кое-как сбитые плоты, связанные телефонным кабелем бочки и соломенные маты, бревна, доски — все это достигло середины реки. В авангарде переправлялась рота разведки. Сербиненко разглядел сержанта Гулю на козлах роскошного фаэтона, оси которого были крепко прилажены к широким доскам. В фаэтоне разместилось пятеро солдат, и среди них — командир роты. Добриченко размахивал руками, словно о чем-то предупреждал, затем, сложив их лодочкой, что-то крикнул.
Сербиненко оглянулся на обрыв и все понял. Под обгоревшей вербою открылась амбразура дзота. Из нее люто хлестнула пулеметная очередь, отозвалась в ушах, будто барабан.
Разведчики припали к земле.
— Ожили проклятые фрицюги! — стиснул зубы Пушкарь. — Видно, глубоко закопались.
Сербиненко прикинул на глаз расстояние к вражескому дзоту.
— Быстрее, ребята! А я буду прикрывать на всякий случай.
Пушкарь и Сомов подползли к отвесной песчаной степе, оставив на песке две извилистые полосы.
От дзота обрыв спускался к воде несколькими террасами. На полосатом фоне нижнего уступа Сербиненко видел фигуры друзей. Вот разведчики вскочили и побежали вдоль берега, по вдруг остановились возле какого-то темного предмета. Пушкарь что-то сказал Сомову, и они двинулись дальше.
«Убитый немец», — рассмотрел Сербиненко. Но он ошибся: темная фигура зашевелилась, оперлась на локоть. В вытянутой руке гитлеровца угрожающе блеснул парабеллум. Сербиненко не целясь выстрелил. Фашист опрокинулся на спину.
От неожиданности Сомов и Пушкарь упали. Сербиненко успокоительно махнул им рукой: мол, действуйте, все в порядке… Однако разведчики вернулись и поволокли убитого за собой.
Возле расщепленного пня они остановились. Пушкарь присел на корточки, Сомов вскочил ему на плечи и, выпрямившись, ухватился рукой за корень, который торчал из выступа. Он подтянулся на руках, быстро взобрался на террасу, поднял туда тело немца.
«Теперь к пулемету близко — метров сорок. Сорок метров жизни…» — Сербиненко вздрогнул.
Оба разведчика, припав к земле, отдыхали и, по-видимому, о чем-то совещались. Передохнув немного, Сомов положил себе на спину мертвого и наискосок пополз к дзоту. «Со смекалкой! — подумал Сербиненко, наблюдая за действиями своих товарищей. — Только Пушкарю надо с правого фланга… Сомову трудно. Правда, сибиряк не уступит в силе Илье Муромцу, но взбираться на уступы с такой ношей — не в бирюльки играть. Поэтому и отдыхать ему приходится часто. А пулемет бешено тарахтит — даже пламя вихрится вокруг предохранителя мушки».
Между тем сибиряк снова остановился, положил немца на землю, до последней дырки зачем-то отпустил кожаный ремень фрица. «К чему Сомову такой длинный пояс? Опоясаться вместе с немцем, чтобы не болтался на спине? А дальше?»
Сомов рывком вытащил из-за голенища складную трофейную ложку. Ее рукоятка уперлась гитлеровцу в живот, ложка в пряжку: хотя и не надежная, а все же распорка. Шершавьте руки сибиряка, что вытягивали без клещей гвозди, сошлись на бедрах немца. Разведчик привстал на колено, поднял фашиста над головой и бросил на амбразуру. Тело немца, мелькнув в воздухе, повисло на предохранителе, как на крючке. Пулемет дважды фыркнул и замолк.
— Сомов, золотая голова! — крикнул Сербиненко и изо всех сил рванулся к друзьям вверх по обрыву. Песок засыпал глаза, обжигал локти, предательски уползал из-под ног. Но сержант ничего не замечал: какая-то невидимая могучая сила подымала его все выше и выше — на овеянную мечтой днепровскую кручу…
Утренняя заря, предвещая погожий день, занималась над новым плацдармом.
ЗА МАШИНИСТА
Эшелон миновал станцию и остановился перед выходным семафором. Из теплушек, платформ, обтянутых маскировочными сетками, на железнодорожную линию высыпали солдаты в новеньком летнем обмундировании. Возле водонапорной башни сразу же выстроилась очередь с котелками, ведрами, канистрами. Шутили и смеялись.
Подполковник — начальник эшелона — с полевой сумкой в руке подбежал к вокзалу. На мгновение он остановился перед дверью военной комендатуры и, поправив на себе ремень и гимнастерку, вошел туда. У коменданта он не задержался. Выйдя на улицу, подполковник снял фуражку и вытер клетчатым носовым платком вспотевшую лысину.
От привокзального сквера к нему торопился сержант, на гимнастерке которого красовались орден Красной Звезды и две медали «За отвагу». Нетрудно было догадаться, что этот бывалый парень знает, почем фунт лиха. А вот светло-шоколадные полуботинки и небрежно заправленные обмотки совсем не шли бывальцу. Забинтованной рукой сержант отдал честь:
— Товарищ подполковник! Разрешите уехать с вашим эшелоном.
— Мы ведь на фронт. А тебе, наверное, в госпиталь? — сочувственно спросил начальник эшелона.
— Я уже вылечился. На передовую, в свою дивизию добираюсь.
— Тогда другое дело. Разыщи лейтенанта Вариводу, предъяви ему документы и скажи, что я разрешил.
— Благодарю, товарищ подполковник.
— За что? На фронт же, а не на блины к теще…
Начальник эшелона направился к паровозу, а сержант поспешил мелким шагом напрямик через пути к бойцам, которые возились возле котелка, установленного на двух кирпичах.
— Привет, мастаки по хлебу и салу, — поздоровался гость. — Не видели лейтенанта Вариводу?
Солдат с тараканьими усиками бегло оглядел пришельца с головы до ног, потом с ног до головы и обратился к приятелю, мягко, по-одесски выговаривая шипящие звуки:
— Шурочка! Это ж наш пеший пехотинец! — и, вытянув длинную шею, строго
