быстрее сбросила грязные, заляпанные кровью доспехи и белье, воняющие потом, грязью и лошадьми. Тело оказалось неожиданно чистым, но я с удовольствием провела влажной тканью по коже, чтобы взбодриться.
Когда я вытирала ноги, дверь открылась, и я повернулась, в готовности ударить незваного гостя. Меня остановил визг служанки. Она бросила стопку одежды и так быстро выбежала, что пламя свечи заплясало на ветру.
Освежившись насколько могла, я подобрала одежду. Свежая нижняя рубашка и какие-то плотные чилтейские штаны, простые доспехи и… Белый кушак и маска мягко упали на пол, золотясь в свете свечи. Я смотрела на них, чувствуя сквозь дверь ухмылку Лео. Он ждал, что я буду возражать, откажусь и доставлю ему удовольствие заставить. Все ради того, чтобы унизить меня перед смертью, он играл со мной, как кошка с мышкой.
Я молча оделась, ежась от незнакомой ткани и непривычного покроя вещей, сшитых на кого-то ниже и тоньше меня. По крайней мере, все скоро закончится. В глубине разума кто-то бунтовал, кричал, что это еще не конец, я не умру вот так, только не здесь, не сейчас, не по прихоти зла, такого коварного, что отказывался умирать. Одеваясь, я пыталась успокоить ярость мантрами, время бесконечно тянулось между мерцающими свечами.
Стук был мягче биения птичьих крыльев, но в голосе звучала злая насмешка.
– Время вышло, Дишива.
Дверь распахнулась, впустив в мое маленькое убежище тусклый дневной свет. Он упал на маску и кушак, лежащие на полу, и Лео оскалил зубы.
– Ах да, конечно, ты же не знаешь, как правильно их носить. Как глупо с моей стороны, я забыл, что по рождению ты не одна из нас. Ничего страшного, скоро мы это исправим.
Я ожидала совсем другого ответа и посмотрела на него. Наши взгляды встретились лишь на мгновение, заставив меня отпрянуть к стене. Свеча с шипением упала, и Лео стоял, освещенный сзади, словно какой-то бог.
– Не нужно бояться, – заворковал он, делая шаг вперед. – Единственный истинный Бог увидит в твоих мыслях все, что хочет, впустишь ты меня или нет. Поразмыслив над этими словами, ты поймешь, насколько они утешительны, какой покой ты найдешь, когда перестанешь бороться и поплывешь по течению Божьего замысла.
Его слова проникали под кожу, словно мои мантры.
– А у Бога есть для тебя предназначение, как и для любого из нас, – продолжил он, делая еще шаг. – Предназначение, которое будут помнить долгие годы после нашего ухода, наша жизнь оставит след, как когда-то оставил Вельд, создавая все то, что придает миру величие и доброту.
Он поднял кушак и маску. Я была загнана в угол, тепло его голоса утешало, словно заботливая мать.
– Вот, дай я помогу тебе, – сказал он, протягивая пояс.
Где-то глубоко моя ярость еще жила, я кричала и боролась, и скорее откусила бы его руку, чем позволила бы положить ее мне на голову, но мой взгляд был прикован к его глазам, его голос наполнял уши, и я не могла пошевелиться. Кушак оказался у меня на плече, и, как загипнотизированный ребенок, я просунула в него руку, чтобы он спадал с плеча на бедро.
– Это я пока придержу, – сказал он, поднимая белую маску. – Пойдем со мной.
И я пошла. Двигаясь словно во сне, я позволила ему положить мою ладонь на его руку и вывести меня наружу, хотя от его прикосновения к горлу подступала желчь.
Двор заполняли голоса. Кисианцы и левантийцы, солдаты и беженцы окружали помост высотой по плечо, глядя на возвышающуюся фигуру Гидеона в императорских алых шелках. Когда я вышла на свет, он пригвоздил меня взглядом, и гул голосов стих.
«Что ты делаешь? – спросила я себя. – Беги!»
Но глубинный страх и гнев были ничто по сравнению с покоем. Он обволакивал меня, словно наркотик пропитывал каждую мысль убежденностью, что все идет так, как и должно.
Повернулись головы, и хотя мне следовало драться, брыкаться, кусаться и кричать, я шла рядом с Лео, купаясь в презрительных усмешках левантийцев. Я заметила Лашак, в ее взгляде ужас соперничал с замешательством, и мне захотелось, чтобы она испытала покой и утешилась им, как я.
Толпа расступилась, и шепот сменился низким гулом, превратившимся в какое-то бессловесное пение. Оно будто исходило отовсюду, но когда мы подошли к помосту, появилась группа паломников, вместе с лордом Ниши и его постоянно растущим числом слуг, и присоединила свои голоса к песне.
«Не делай этого! Стой! Это безумие!» – кричала я, но все без толку. Я будто разделилась надвое. Мы подошли к помосту, и шансов на спасение больше не было.
Заскрипели ступени под тяжелыми шагами солдат. Лестница хлипкой временной конструкции тряслась под моими ногами, дрожавшими от собственного веса. Лео крепче сжал мою руку.
– Подданные мои! – воззвал Гидеон, выходя на край помоста. Ткань плаща паутиной повисла на распростертых руках, делая его похожим на алую летучую мышь, готовую взлететь. – Настали трудные времена, полные зла. Будучи пленником, я сражался, чтобы избавить вас от тирании Чилтея, а теперь, как ваш император, не могу не сражаться за мир и терпимость.
Добравшись до вершины лестницы, я оглядела море зевак. Настоящее море – в Когахейре никогда не было столько народу, ее наводнили потерявшие дома кисианцы и желающие присоединиться к вере Лео чилтейцы. Когда Гидеон обратился к ним на их языке, по двору пронесся удивленный гул.
– Я мечтаю о такой Кисии, где мы все, кисианцы, чилтейцы и левантийцы, можем жить бок о бок, невзирая на различия, а радостно принимая их, – продолжил он, и его слова не были похожи на начало казни.
– Улыбайся, Дишива, – прошептал Лео, когда Гидеон повторил свои слова на кисианском, жестом указав на безмолвную императрицу, стоявшую позади него в таком же великолепном наряде. – Скоро ты станешь весьма знаменитой. Если история что-то и забудет об этих событиях, это будем не я и не ты.
– Мы недавно в здешних местах. И они могут стать нашим домом, только если мы примем некоторые ваши обычаи как собственные. Я взял титул императора и кисианскую жену. Теперь мы должны что-то дать взамен, – продолжил Гидеон на левантийском.
Моя рука будто приросла к Лео. Я отчаянно искала в толпе знакомые лица и беззвучно молила о помощи. Но никто не мог мне помочь.
– Выйди вперед, Дишива э'Яровен, капитан Третьих Клинков Яровенов и императорской гвардии, защитница всего, что я построил, – сказал Гидеон.
Покой, в котором я парила, мгновенно рассеялся, и я стояла, глядя на толпу невидящим взглядом. Чем бы ни затуманивал Лео мой разум, сейчас он жестоко лишил меня этого. В нескольких секундах от неведомой судьбы у меня оставалось лишь мгновение, чтобы сделать выбор. Сражаться, рискуя умереть, оказаться в изгнании или навредить Гидеону, или позволить себе
