Он решил съездить еще. Тут как раз подошла соседка. Потом мы поехали и на скорости завернули в переулок... Когда сержант взял документы и ушел куда-то, мы убежали. На откосе я поскользнулся и разбил очки. Бежал вслепую. Потом Зурин нашел меня, и мы лесом вышли к дому Куркиной. Почистились. Вероника дала Зурину одежду мужа.
— А муж ее где?
— В тюрьме. Зурин сказал, что нам крупно повезло, в смысле алиби. Он решил пойти к жене и показать ей билеты в кино. Будто он пришел из клуба. Вроде, чтобы получить свидетеля. А утром пойти в милицию и разыграть там потерпевшего, у которого угнали машину с документами. Тут он пригрозил мне, что если не буду молчать...
— Разговор шел при Куркиной?
— Да.
Вошел Макеев.
— Куркину привез.
— Хорошо, — поблагодарил Руднев. — Я скоро. Как Зурин был одет, когда сидел за рулем? — снова спросил он Гусева.
— Фиолетовый костюм, штиблеты.
— Где сейчас его одежда?
— Была в сарае у Куркиной. Теперь уничтожена.
— Кем?
— Куркиной. Зурин велел сжечь все.
Зазвонил телефон. Руднев снял трубку.
— Давай-давай! Молодец! — Повесив трубку, он взглянул на Макеева: — Стогов. Везет старушку. Проводи его, — кивнул он на Гусева. — Чтобы Куркина не видела.
— Понятно. А ее — сюда?
— Нет, подождем старушку. Куркину в коридоре усади. Пусть на старушку посмотрит, подумает.
Стогов появился вскоре. Рядом с ним семенила миниатюрная старушка в белом платочке.
— Правильная бабушка, товарищ майор, — шепнул Стогов. — Пенсионерка, врать не будет. Зять — летчик, дочь — инженер. Зовут Марфа Петровна Шутова.
Руднев улыбнулся, покачал головой.
— Извините, Марфа Петровна, что пришлось побеспокоить.
— Ничего, ничего.
— Вы Куркину знаете?
— Верку-то? — старушка махнула рукой. — Да вон она в коридоре сидит.
— Вы не помните, Марфа Петровна, в воскресенье, седьмого числа, никто не приезжал к ней?
— Помню, как же. Приезжали. Двое. На машине. Один такой... волосатый, другой поменьше, лысый такой... Они и прежде ездили.
— А как были одеты, не заметили?
— Заметила. Верка в сарафане была. Весь на вырезах сарафан-то. Одни лямки висят. И больше ничего. Срамота.
— Нет-нет, — улыбнулся Руднев, — меня интересуют ее гости.
— A-а, эти-то. Маленький в костюмчике был, в сереньком будто. А волосатый... в фиолетовом. Ботинки новые, светлые...
— Когда они уехали, помните?
— Все помню. Ко мне аккурат зять пришел, а хлеба нет. Магазин как раз закрыт был, 12 часов. Я — к Верке. Хлеба попросила. Они все около машины стояли. И винищем ото всех разит. Дала она мне хлеба. Черствого... Я к себе побегла, а они поехали. А потом, часа через два, опять объявились. Я уже зятя с дочкой проводила, сижу одна. Смотрю — эти крадутся. Грязные, как черти, прости господи. Потом ушли. Волосатый в другой форме. Уже не в костюмчике, а в рубашечке пестренькой. Это я из-за занавески все видела. Видишь как... — Шутова помолчала, глядя на Руднева, склонившегося над протоколом.
Отпустив Шутову, Руднев вызвал Куркину.
Куркина оказалась вертлявой девицей неопределенного возраста. В ее зеленых кошачьих глазах сквозило беспокойство.
Быстро покончив с формальностями, Руднев подошел к главному.
— Узнаете? — Он показал Куркиной ее фотографию. — Это найдено при обыске у Зурина. Когда вы видели его в последний раз?
— В воскресенье. «Вот идиот, — со злобой подумала она о Зурине. — Сам попался и на меня навел. Значит, не Гусь продал».
— Кто был второй, сидевший в машине рядом с Зуриным?
— Гусь. Гусев то есть, — поправилась Куркина.
— Как зовут, где живет?
— Толик зовут. Адреса не знаю. Была один раз...
— Узнаем, — Руднев сделал пометку и весело переглянулся с Макеевым. — Шутова видела, как Зурин выходил от вас переодетым. Где его одежда?
Выйдя, наконец, на человека, который один мог ответить на главный вопрос, волновавший его с самого начала расследования, Руднев не тешил себя иллюзиями. Достоверность заявления Гусева об уничтожении одежды Зурина не вызывала сомнений. Но не спросить об этом Руднев не мог. И вот теперь, задав этот вопрос, Руднев со все возрастающим удивлением смотрел на Куркину. Она, не мигая, тоже смотрела на следователя и молчала. А в ушах ее звучал голос Зурина: «Костюм и ботинки сожги. Для верности. Сегодня же. Поняла? Смотри...» Но она не выполнила приказа: костюм продала по дешевке мужу сослуживицы, а ботинки, которые ему не подошли, забрала домой, решив в воскресенье отнести в скупку, на рынок. «Вот и отнесла. Ботинки-то в сарае стоят. Обыск сделают — сразу найдут. Плохо дело».
— Костюм продала. Знакомой. На работе.
— А ботинки? — Руднев затаил дыхание.
— Дома стоят.
* * *
Зурин вошел в кабинет. Плюхнувшись на стул, потянулся за сигаретой.
— Ничего нового сказать не надумали? — поинтересовался для начала Руднев. В смысле алиби? И вообще...
Зурин посмотрел на следователя. Из щелей глубоко запавших водянистых глаз плеснуло застоявшейся злобой.
— Чего мне думать? Пусть лошадь думает. У нее голова большая.
— А не получается у вас алиби, никак. Хотя мы установили, что вы действительно в тот день были у женщины.
Зурин насторожился.
— У Куркиной.
— Ну и что? Показания что ль дала? Так это слова. А от слов всегда отказаться можно. Даже пришитых к делу...
— Я это учел. Насчет слов, — Руднев вдруг встал и подошел к встроенному в стену шкафу, — подойдите сюда.
Зурин нехотя поднялся, медленно раздавил в пепельнице сигарету, подошел.
Руднев открыл дверцы шкафа, в котором, радужно переливаясь, висел фиолетовый костюм Зурина. На полу стояли узконосые бежевые штиблеты.
— Это не слова. Это вещественные доказательства. От них отказываться бесполезно, — Руднев перевел взгляд на побелевшее лицо Зурина. — Да, они не уничтожены, как вам казалось. Куркина подвела вас. Принадлежность костюма и ботинок соответствующим образом подтверждена и оформлена на случай, если вы станете отказываться вдруг и от них. Показания сержанта, увидевшего вас в этом костюме на месте преступления, подтвердили свидетели, которых он не мог знать и видеть раньше. Посмотрите внимательней на ботинки. Следы, обнаруженные на месте преступления, полностью совпадают со следами этих ботинок. Вплоть до выбоинки на подошве левого ботинка. В деле, разумеется, есть соответствующее заключение экспертизы, — Руднев поставил на пол ботинок. — А теперь поговорим по существу. Садитесь.
Зурин
