голову скалку не изломала.
– Потому и не изломала. Я ведь ее насквозь вижу и все резкие движения предупреждаю.
– А сам почему от нее не уходишь?
– Не могу. Природа не позволяет.
– Хочешь каждый день ее видеть и каждую ночь возлежать с ней в постели?
– Хочу. Поэтому тебе и советую остерегаться. У них ведь так – самую славную милую лапочку пригреешь, а потом понимаешь, что пропал. Когда уже поздно спасаться.
– Зачем же спасаться от милой лапочки?
– Затем, что у них всегда в запасе имеются железные когти, и рано или поздно тебя возьмут за горло.
– Видимо, ты имеешь в виду совсем другое место.
– Пожалуй.
Воронцов поднял рюмку с коньяком над головой:
– Почти весь срок своей брачной жизни ты уговариваешь меня никогда не жениться, но сам так и не развелся. Может, прокомментируешь как-нибудь?
– Что тут комментировать? Не могу уйти, и все. Можно подумать, сам не понимаешь.
– Очень хорошо понимаю, поэтому и смеюсь над твоими поучениями. Бабы созданы для нас, а мы – для них. Сермяжная истина, доступная самому ограниченному уму.
– Ну и женись, если ты создан для баб, – угрюмо бросил насупившийся Мишка.
– Пока не готов. Нужно либо узреть в браке пользу, либо сойти с ума. Со мной ни того, ни другого еще не случилось. Если случится – женюсь, и тебя спрашивать не стану.
– А если не случится?
– Тогда не женюсь, разве не ясно?
– Тебе сорок уже.
– Ну и что?
– С ума точно не сойдешь, а невестам, которые могли бы принести тебе пользу, ты на хрен не нужен.
– Замечательно, не женюсь. Решено.
– Вы оба – придурки, – неожиданно заявил Концерн и замолчал.
– Может, продолжишь мысль? – поинтересовался Воронцов. – Хотя, ты тоже женатик, и о холостяках судить не способен.
– Ерунда, – развил свою аргументацию Концерн. – В вопросах жизни каждый может судить о каждом.
– Ну и?
– Голова здесь вообще не при чем.
– В вопросах жизни?
– В вопросах женитьбы. Ни здравый смысл, ни инстинкты, ни сексуальная зависимость к браку не ведут.
– И что же к нему ведет?
– Судьба. Заранее ничего не узнаешь, не предусмотришь, не предпримешь никаких сознательных действий. Можешь бегать с высунутым языком в поисках выгодной партии и ничего добиться, можешь сгорать от страсти и остаться свободным, а можешь просто жить, ничего не чувствуя и ни о чем не думая, как вдруг обнаружишь себя в ЗАГСе.
– С тобой так и случилось? – иронично поинтересовался Воронцов.
– Примерно. Со всеми происходит примерно так.
– А с холостяками?
– А с холостяками не происходит, вот и все. Сложилось или не сложилось. Выпал джокер или нет. Выиграл в рулетку или проиграл. И не всегда понятно, в чем выигрыш – в том, что женился, или в том, что проиграл.
– Как все запутанно, – скривился Воронцов, совершенно точно знавший, в чем состоит выигрыш.
– А ты как хотел? Человек – высшее животное, а не какая-нибудь инфузория.
– С твоими фаталистическими взглядами я бы не выжил, – категорически заявил Воронцов. – Я хочу контролировать собственную жизнь.
– Чепуха. Это не удавалось даже великим монархам и диктаторам всех времен. По-моему, большая их часть имела большие проблемы в отношениях с противоположным полом.
– Слушай, Концерн, зачем ты вообще живешь на белом свете?
– Потому что родился.
– А чего не повесишься?
– Не хочется. У меня ведь все в порядке.
Воронцов хотел развить наступление на моральные позиции приятеля, но обстоятельства решительно ему помешали. Откуда-то из темного угла зала раздался усиленный динамиком голос ди-джея, загремела электронная музыка и началось то, ради чего вся компания и собралась ночью в общественном месте.
Первой раздевалась девица в советском школьном платье, в коротких белых чулочках и с большими белыми бантами в волосах. Воронцова всегда раздражали педофильские мотивы в стриптизе, но чувственность брала свое. Девица смотрелась соблазнительно, особенно, когда кроме чулок и бантиков на ней практически ничего и не осталось. Противоречия между разумом и чувствами возникают часто, и в большинстве случаев последние берут верх. Квази-школьница еще и двигалась плохо: механически, заученно, словно под принуждением. «Сексуальная рабыня, что ли?» – подумал Воронцов, разозлился на себя еще больше и хватил залпом рюмку коньяка.
Следующей оказалась особа в стиле садо-мазо, в коже и металле, с демоническим макияжем и прямыми черными волосами. Когда она в достаточной степени разоблачилась, стали видны явные признаки целлюлита на ягодицах и выпуклых бедрах. Танцовщица извивалась вокруг шеста с видимым усилием, тот прогибался под ее весом, несчастный случай казался вполне реальным. Воронцов начал тихо закипать бешенством и бросил яростный взгляд на Концерна, главного организатора мероприятия. В сполохах светомузыки его лицо было трудно рассмотреть, но казалось оно бесстрастным.
– Ты специально на самый отстой подгадал? – спросил приятеля Воронцов, вложив в вопрос все свое природное ехидство.
– Тебе что, не нравится?
– Скажи еще, будто тебе нравится.
– Представь себе. Стрип как стрип. Можно подумать, ты каждый день видишь незнакомых полуголых баб.
– На фиг мне каждый день такое счастье? Так можно и до монастыря себя довести.
– Ладно, не кричи, а то выведут.
– Да я и сам уйду!
– Подожди, а то публика тебя за голубого примет.
– Публика в глубине души со мной согласна.
Пока Воронцов недовольно бурчал, на сцене появилась новенькая. Образ деловой женщины шел к ее овальному бледному лицу и серебристым теням у глаз. Собранные на затылке в пучок натуральные светло-русые волосы она через несколько минут одним движением распустила, и они вольно рассыпались по плечам. Воронцов замолчал и принялся внимательно следить за раздеванием, глупо надеясь, что стриптизерша нарушит правила заведения и снимет с себя совершенно все. Чаяния не оправдались, но страждущий зал пришел в неописуемый восторг. Загремели аплодисменты, слышались полупьяные выкрики поклонников, Концерн тоже сложил руки рупором и выкрикнул общее требование, но танцовщица убежала со сцены, мелко семеня и прикрывая обнаженные острые груди.
– Ну как тебе? – подмигнул охальник Воронцову.
– Неплохо, – согласился тот. – Ложка меда в бочке дегтя. Думаю, больше ничего подобного не увидим.
Утверждение оказалось провидческим: ни один из оставшихся номеров программы не повторил успех блондинки с великолепным бюстом, зато по ее завершении официант подсадил за столик приятелей трех заинтересованных смешливых девиц, и все вместе они быстро забыли про злосчастный стриптиз.
– Мальчики, что это вы до сих пор веселитесь? – спросила одна из подсаженных, с пухлыми накрашенными губками. – Вас ведь жены заругают.
– Не заругают, – обнял ее за плечи нетрезвый Мишка и мотнул головой в сторону Воронцова, – особенно вот этого.
– Почему особенно? – спросила недогадливая губастенькая.
– Потому что только он холостой, – быстро среагировала прозорливая подружка губастенькой.
– И самый