Тут Эбби поймала быстрый испуганный взгляд миссис Грейшотт, брошенный на нее, и попыталась рассмеяться:
– Да нет же, нет, я просто шучу, дорогая!
– Я понимаю, милая, – чопорно поджав губы, отвечала миссис Грейшотт, – только я всегда думаю, ошибались ли наши родители, когда запрещали нам читать французские – слово-то какое неприличное! – любовные романы!
– То есть позволяя нам узнать что-нибудь романтическое? – чуть улыбнулась Эбби. – Но мне кажется, что как бы девочка ни мечтала стать романтической героиней или попасть в авантюрную интрижку, она все равно понимает, что это просто игра, которой нет места в жизни, в настоящей, реальной жизни. Точно так же, как мои племянники брали меня в плен, выскакивая из-за кустов смородины с рогатками в руках, уверяя при этом, что они пираты и я их пленница!
Миссис Грейшотт смутно улыбнулась в ответ, но вздохнула невесело:
– Может быть… Но когда провинциальная девушка влюбляется, причем в городского, в лондонца, который умеет соблазнять…
– Конечно! – кивнула Эбби. – Я тоже ничего не знаю наверняка. Но мне кажется, мэм, что авантюрист не стал бы соблазнять девушку, которой еще целых восемь лет остается до вступления в права наследства… Насколько я знаю, Фанни станет полновластной наследницей только в двадцать пять лет. Впрочем, я в таких делах мало что понимаю…
– Как? А он-то об этом знает? – Глаза миссис Грейшотт расширились. – А сама Фанни? Эбби отвела взгляд.
– Нет. То есть этот вопрос как-то пока не затрагивался. Думаю, ей эти обстоятельства неизвестны. Но я считаю, что это мой долг – донести сию истину до шустрого мистера Каверли. А покамест…
– А покамест, – с многозначительной усмешкой подхватила миссис Грейшотт, – к нам приближается упорный мистер Дунстон, который явно задумал увести вас от меня, так что я, так и быть, сама отойду! Вы же понимаете, как я буду счастлива , если ваша собственная судьба устроится…
С этими словами миссис Грейшотт отдрейфовала в сторону, а на освободившееся место к Эбби подплыл грузный джентльмен в голубом мундире.
– Хорошо, что вы наконец появились! – начал он просто. – Бат без вас напоминал мне Аравийскую пустыню!
Мисс Селина Вендовер, зорко наблюдавшая за происходящим, удовлетворенно вздохнула. Она, естественно, не меньше, чем миссис Грейшотт, желала видеть Эбби устроенной и не видела для этой цели другого, более подходящего человека, чем Питер Дунстон. Это был уважаемый человек, он владел солидным имением недалеко от Бата. Манеры у него были простые и в целом вполне терпимые, и кроме того, Селина слышала массу благоприятных отзывов о мистере Дунстоне от его вдовой матери, которые лишь отчасти объяснялись материнским обожанием. Во всяком случае, Питер Дунстон был в высшей степени заботливым сыном, и это предвещало ему быть и заботливым супругом. Как бы то ни было, Селине хотелось бы верить, что Эбби, находясь на грани окончательного превращения в закоренелую старую деву, готова будет принять ухаживания столь приятного мужчины, вместо того чтобы всякий раз беззаботно восклицать, что она не способна чувствовать маломальскую нежность к человеку, обладающему лишь солдафонскими добродетелями.
Эбби ничего не чувствовала к Дунстону, но при этом ее старшая сестра ошибалась, думая с горечью, что сама идея брака уже не интересует Эбби ни с какой стороны. Нет, про себя Эбби не раз обдумывала возможность брака с Дунстоном; в конце концов, он обитал в большом удобном доме, наслаждался легко доставшимся ему наследством, а кроме того, живя с ним, Эбби сможет часто навещать Селину. Но никакой романтики в таком союзе, конечно, и на дух не было бы. Эбби, в молодости уже отвергнувшая предложение лорда Броксберна, до сих пор еще по-девчоночьи верила, что где-то в мире существует тот человек, которому она отдаст всю себя, которого она будет воспринимать не просто как друга и отца своих детей. И в глубине ее души все еще сохранялась необъяснимая уверенность, что рано или поздно она такого человека встретит. Ей не приходилось еще влюбляться по-настоящему и иногда начинало казаться, что такого с нею никогда уже не случится. И все-таки она никак не могла заставить себя заменить светлый образ, хранящийся в душе с юности, на того, кто просто был под рукой.
Впрочем, сейчас мысли Эбби вращались далеко от вопросов устройства собственной судьбы и целиком сосредоточились на задаче оторвать Фанни от нехорошего Каверли. Вообще-то миссис Грейшотт не была сплетницей, и Эбби понимала, что только беспокойство за Фанни могло подвинуть ее преступить через смущение и заговорить об истории с Каверли, притом ясно было, что рассказала миссис Грейшотт далеко не все, что знала. Миссис Грейшотт относилась ко всем явлениям жизни с некоторой опаской и без малейшего оптимизма, поскольку сама пережила немало. Выйдя замуж за офицера, она родила троих прелестных детей, затем долгие годы терпела разлуку, пока муж воевал в британском экспедиционном корпусе, и затем это ее ожидание было трагически прервано сообщением о гибели капитана Грейшотта при осаде Бургоса[2]. За этим ударом последовал второй – ее младший сын заболел и умер всего через год после того. Вскоре болезни стали одолевать и ее саму, так что неудивительно, что, перенеся столько невзгод, миссис Грейшотт во всем видела скорее признаки несчастья, чем удачи.
Она не любила говорить о своих горестях, и когда делала это – в кругу самых близких друзей, – то всегда подчеркивала, что она еще в лучшем положении, чем другие вдовы военных, потому что всегда может опереться на поддержку своего брата. Тот был богатым торговцем колониальными товарами, и у людей, помнивших его в Бате, пользовался большим уважением. Он не только заставил свою овдовевшую сестру принять от него денежное содержание, но и оплатил учебу своего племянника Оливера в Регби. Все считали само собой разумеющимся, что Оливер станет наследником своего дяди, хотя некоторые и считали командирование Оливера в Индию довольно жестоким – ведь это означало для несчастной вдовы длительную разлуку с сыном. И теперь Оливер возвращался к ней если не полумертвым, то полуживым…
Однако Эбби, наделенная более жизнерадостным умом, не видела в случае Оливера никакой смертельной опасности, хотя и понимала, что неотступные мысли о сыне доводят бедную миссис Грейшотт до умопомешательства и оттого она здорово преувеличивает опасности, которые грозят Фанни.
Однако последующие три дня не подтвердили благоприятных прогнозов Эбби. Фанни выказывала все признаки безоглядной влюбленности в лондонского красавчика и уже явно созрела для настоящей, крупной глупости… Эбби насторожило, что Фанни с нескрываемым нетерпением ждет каждое утро письма и, только завидев в окно алый мундир и кокарду почтальона, уже мчится к дверям. Но писем не было, и Эбби, которая первоначально была невысокого мнения об уме загадочного Каверли, теперь склонна была думать, что именно умный человек не стал бы писать девчонке любовных писем из Лондона, наверняка зная, что те попадут в руки ее теток. Если он, конечно, действительно хочет жениться на Фанни. Тогда его задача – понравиться опекунам девушки, и то, что он проделал с Селиной, говорило о том, что эту задачу он хорошо осознавал. Селина им просто бредила – хотя вынуждена была в присутствии Эбби бредить тихо.
