было не больше сотни, но и этого количества оказалось достаточно, чтобы не оставить нам никаких шансов на существование.
Я стоял в первой линии обороны и достаточно быстро сориентировался, открыв огонь еще до того, как первая тварь ступила на нашу землю. Пули рикошетили, не причиняя никакого вреда. Мой первый бой. Я его почти не запомнил. Лишь какие-то обрывки. Помню, как когти твари распороли живот моего напарника, Пети. А та тварь, невзирая на то, что я в упор высадил в нее рожок автомата, спокойно полетела дальше. Дальше помню, как что-то кричал уже на улицах. Кругом царил какой-то ужас. Дома горели, люди кричали, стонали, умирали. Помню, как старался перевязать кровоточащую рану Макса. Но она чернела на глазах, будучи наполненной каким-то ядом. Помню, как из больницы выбежал парень, которому я сегодня на руку гипс накладывал. В его здоровой руке была зажата граната. Он выдернул чеку и с криком кинулся на спину мутанту. Несколько мгновений и его не стало. Но перед смертью оставил в зубастой пасти свою кисть с гранатой. Так я узнал, что твари все-таки смертны. Потом помню зарево пожара — горело зерно в хранилищах. Огонь начал перекидываться на близ лежащие дома. В тот момент я втаскивал раненого в чей-то дом. Следующий кадр — в этом доме на полу уже полдюжины раненых. А потом что-то бахнуло, и на нас свалился потолок. Завалились и стены, погребая и меня и раненых под собой. Пошевелиться не получалось, дышать было тяжело, грудную клетку чем-то сдавило. Раненые, которых я пытался спасти, глухо стонали. Потом стоны смолкли. Мне оставалось лишь лежать под обломками и молиться. Не знаю, Кому, лишь бы этот Кто-то сохранил мою семью. Ведь мне это оказалось не доступно. А снаружи раздавались крики боли, вопли ужаса, мольбы о пощаде, угрозы и плач. И детский плач…
Меня откопали спустя сутки, на утро. Пока я был заживо погребен, приступы ярости и гнева во мне сменялись плачем и чувством отчаяния. Временами судьба была ко мне милостива, и я проваливался в какую-то кошмарную дремоту. Думаю, что часть меня осталась лежать там навсегда.
Первое, что я увидел, когда снова смог видеть небо — это руины. От станицы остались лишь кучки дымящихся обломков цивилизации. По словам двух парней, что меня достали, выживших после нападения демонов осталось не больше трех десятков. Я был последним, кто подавал признаки жизни под завалами. Те, кому посчастливилось увидеть рассвет, собрались в чудом уцелевшем сарае, в центре.
Со всех ног я ринулся туда. Страх и чувство надежды перемешалось во мне. На негнущихся ногах, я зашел внутрь сарая. Глаза не сразу привыкли к темноте, царящей внутри. Я проходил ряд за рядом, мимо раненых, но моих нигде не было. Прошел еще раз — тот же результат. Меня бросило в жар. Разум отказывался в это верить. Кто-то окликнул меня по имени, но я сделал вид, что не слышу. Мысли метались в голове, а ноги несли к дому тещи.
К обеду, не обращая внимания ни на кого кругом, я закончил разбирать завалы своего дома. Все надежды оборвались, когда моему взгляду предстала маленькая детская ручка, торчащая из-под горы кирпичей. Я не кричал, не бился в истерике, просто медленно, аккуратно, кирпичик за кирпичиком, доску за доской, продолжал разгребать. Хоть и знал, что там увижу. Они умерли сразу, без мучений. Думаю, я умер вместе с ними, после чего погрузился в собственный ад, бесконечный, бессмысленный и беспощадный.
Вечером моя страшная работа была закончена. Я сидел прямо на земле перед четырьмя могильными холмами, которые были увенчаны простыми, наспех сколоченными деревянными крестами. На смену морозу внезапно пришел моросящий дождь. Но я не обращал на него никакого внимания. Как не обращал и на голод, жажду, ушибы и все остальное. Только на следующий день, уже после обеда, я встал, поправил автомат, который все это время был со мной, и походкой пьяного направился прочь из станицы. Остановился только на секунду, увидев в луже отражение лица незнакомого мне человека. Полностью седые волосы, глубокие морщины и совершенно безумные глаза.
А за спиной в станице раздавался зычный бас молодого чудом выжившего священника. Он что-то завывал про судный день, демонов и покаяние. Наверное, он единственный, кто смог сохранить хоть какой-то разум, веру и надежду.
Глава 4
Нет ничего лучше для пробуждения, чем… кофе? Нет, ведро ледяной воды, которую вылили тебе прямо на голову. Кто не со мной не согласен — просто не пробовал данную процедуру.
— Ты долго еще спать собираешься? — раздался сквозь тьму женский голос. — А если эти еще прилетят, что делать будешь?
Еще не понимая, что происходит, я вскочил на ноги и направил ствол автомата в сторону звучащего голоса.
— Чего разбушевался? — зазвучал все тот же голос.
Я приоткрыл глаза. Полностью открыть не получалось, так как что-то мешало. Что-то липкое. Затылок пронзила острая боль. Прошлое отступало, память медленно возвращалась. Передо мной стояла все та же девушка, которая ворвалась на квадроцикле в мою спокойную жизнь. За ее спиной догорал схрон. Тварей нигде не было видно.
Не опуская ствол оружия, я осторожно огляделся. Моя одежда была вся в крови. Похоже, рассечение.
— У тебя лоб разбит, давай водой обработаю.
— Сам справлюсь, — едва ворочая языком, ответил я хриплым голосом. — На вопросы отвечай. Кто такая? Сколько вас? Откуда и куда двигалась?
— Отвечу, только давай… — начала она, но я прервал ее, пустив короткую очередь поверх ее головы.
— Больше шутить не буду! — рявкнул я.
— Ладно. Зовут Даша. Одна. Вместе со своей группой отправились в августе из Уфы в сторону Красноярска. Все погибли. Осталась одна. Доволен?
— С Уфы говоришь? Бывал там. Чудо, что ваш монумент дружбы остался целым во время бомбежки! — я немного опустил автомат. Это была проверка. Когда я там был полтора года назад, на месте монумента было новое озеро, от которого фонило радиацией километров на десять. А река Белая стала подземной, если верить байкам, которые удалось подслушать недалеко от тех мест.
— Похоже, что ты там был еще до войны. Теперь там радиация и котлован, наполненный водой. Нет больше дружбы Башкирии и России. Как нет Башкирии и России.
— Ну, допустим. А в Красноярске что хотели? Почему взяла настолько севернее, ведь есть дороги и получше? И где квадрик угнала?
— В
