снимков, на котором двухлетняя Сонечка застыла с зубной щёткой во рту.
Моя девочка…
Слезы наворачиваются на глаза, но я усиленно моргаю – сейчас не время. Начинается сортировка воспоминаний. Раскладываю островками памяти фотографии в хронологическом порядке. Очень скоро в комнате не остаётся свободного места – всюду разложены снимки, даже на кровати.
Фотографий так много, что я решаю для уголка памяти выбрать из каждой стопки по три-четыре. Начинаю со стены, что напротив тахты, и прикрепляю снимки иголочками.
Сонечка, роддом. Сонечка, 1 месяц. Сонечка на природе. Сонечка, первый Новый год. Сонечка, первые шаги. А вот Сонька с Юлькой в детском саду… Одна в роли Жасмин, другая – Русалочка. Одна успела отскочить от машины, а другая нет, одна жива, а другая…
День 163-й. Первый снег
Открываю глаза и щурюсь от утреннего света. Новый день.
Опять.
А я так надеялась, что сегодня мир канет в тартарары. Провалится в Лету. То есть, все наоборот, но какая разница?
Подхожу к окну и рассматриваю застывший по ту сторону пейзаж. Унылый и серый. Измазанные в саже гигантские куски ваты плывут по небу. Оказывается, ночью выпал первый снег, который уже почти стаял, и лишь в самых укромных уголках он ещё лежит невзрачным архипелагом, будто его разбросал случайный прохожий.
Таращусь в окно, раздумывая – какое сегодня число? Пытаюсь вспомнить, но не могу. Время для меня превратилось в полинялый растянутый свитер, который я решила распустить, и вот тяну за нитку, тяну, а ей все нет конца.
А там, за стеклом, жизнь идёт своим чередом. Вон женщина с сумкой через плечо – мчится на автобусную остановку. Наверное, спешит на работу. Школьники торопятся на занятия. Сонечка… Думаю о том, что одноклассницы дочери уже вовсю изучают новые темы, носятся на переменах, секретничают, и мастерят пожеланники и открытки к Новому году.
Больно.
День 190-й. Предложение
Саша настаивает, что нам нужно жить дальше. Мне нужно. Мол, нельзя себя так истязать. Но очередная его попытка привести меня в чувство пошла прахом:
– Ты жива, хоть и напоминаешь призрак, потому что почти ничего не ешь и практически не спишь…
Он прав. Я не ем. Не сплю. Не… живу.
– Сидишь целыми днями в детской и даже не пытаешься… – он мысленно подбирает подходящее слово, но так его и не найдя, только устало машет рукой.
– …Жить?.. – услужливо подсказываю я, обнимая колени и кутаясь в любимый Сонин плед.
– Не пытаешься… взять себя в руки! – наконец, находится муж. – Хоронишь себя… здесь.
Он пренебрежительно обводит взглядом комнату, которую перед появлением Сони мы обставляли вместе: выбирали детские обои, шторы, долго и до хрипоты обсуждали идеальный цвет мебели… А этим летом собирались сделать ремонт и сменить пузатых Винни Пухов и розовых Пятачков на лесных фей. Как же все переменилось.
Похоже, теперь детская вызывает у него лишь приступ дурноты, отчего моя собственная боль ещё больше начинает горчить. Наверное, Саше так легче. Он ходит новым маршрутом, в обход Сониной школы, не произносит её имени и убирает её вещи в дальний угол. С глаз долой, из сердца вон. Так, кажется, говорят?..
– Ну извини, что не могу радоваться светлому небу над головой! – срываюсь на крик, позволяя себе хоть какие-то эмоции, впервые за много дней, но мой голос сразу гаснет, как огонь на ветру, переходя на едва слышный шёпот: – Когда Сонечка… наша Сонечка… моя Сонечка…
– Так давай заведём ребёнка… – вздрагиваю, словно меня ударили или окатили ледяной водой. Поднимаю заплаканные глаза на Сашу, чтобы понять, не ослышались ли я. – Прости…
Он растерянно ерошит волосы, запустив в них пятерню, и смотрит на меня виновато, а мне вспоминается, как Сонечка упрашивала нас подарить ей братика или сестрёнку… Только Саша считал, что нужно сначала встать на ноги.
И вот теперь, когда я со всего маху рухнула на колени и не могу подняться, он наконец решился. Но какой ценой…
– Ты с ума сошёл!
Не сразу до меня доходит, что я отчаянно кусаю губы, пока не ощущаю мерзкий вкус металла во рту. Ну как он не понимает…
Разве можно заменить одного ребёнка другим?!
Можно поменять разбитую чашку на новую, сходив в ближайший супермаркет. Но ведь это человек. Наша дочь. Моя.
Увы, Саша, похоже, смирился и готов жить дальше, как будто ничего не случилось. Предав тем самым память о Соне, словно её никогда не было… Я не могу так.
Поэтому сухо благодарю его за заботу, и отворачиваюсь к стене, не желая видеть, как мой муж отказывается от прошлого. Будто взялся читать новую книгу, не дочитав прежнюю. И не так уж важно, что прежнюю у него безжалостно отобрали…
– Прости… – повторяет он тихо. – Я лучше пойду, – секунда, и дверь детской закрывается, чему я несказанно рада.
День 221-й. Новый год
31 декабря врывается в мою жизнь сорванным календарным листком и несбывшимися планами. Ещё весной, посовещавшись на семейном совете, мы решили, что следующий Новый год непременно отметим где-нибудь на тёплом пляже. Даже стали откладывать деньги, а в итоге вместо моря оказались на кладбище… А сегодня, впервые, за 11 лет нашего брака, Саша с самого утра сбежал на работу, а я только рада – смотреть друг другу в глаза просто невыносимо.
Вечер воровато вползает в квартиру, разбрасывая мрачные тени по углам. Особенно тёмным кажется тот, где обычно высилась огромная ёлка, которую мы наряжали все вместе. Чтобы не было совсем тошно, включаю телевизор.
– Всё-таки жизнь удивительная штука… полна неожиданностей… – вещает пьяный Ипполит с экрана.
«Ирония судьбы» на протяжении многих лет остаётся неизменным атрибутом новогоднего телеэфира. Люди рождаются и умирают, а герои Яковлева и Мягкова всё так же сражаются за Брыльскую. Почему-то симпатии большинства обычно на стороне Лукашина, я же всегда сочувствовала несчастному жениху.
– Разве может быть запрограммированное, ожидаемое, запланированное счастье?.. – продолжает философствовать Яковлев.
Подхожу к окну и разглядываю город, принарядившийся к празднику, как кисейная барышня – кругом сверкающие огоньки и яркие декорации. Только вместо привычного деда Мороза и Снегурки повсюду Санта-Клаусы да оленьи упряжки… Издержки нового времени. Свои герои давно надоели, и народ наслаждается заморскими.
Деревья накинули снежные шубы, совсем как в сказке… В детстве я обожала Новый год. Даже когда отец нас бросил, я продолжала верить в новогоднее чудо, ждала, что папа постучится в дверь и подарит мне свои тёплые объятия. Постепенно вера превращалась в надежду, а та
