мать сказала, что его отправили в ГУЛАГ, это такое исправительное поселение, и там он будет трудиться на благо родины. С того самого 1930 года, когда они лишились отца, мама перестала улыбаться и вообще стала неразговорчивой и неласковой. Она запретила им упоминать имя отца и расспрашивать о нём. В пять утра мать, в числе прочих, уезжала на повозке на работу в колхоз – результат той самой коллективизации, и возвращалась к ночи. С Ванькой и Лидией оставался Павел, которому было тогда тринадцать лет. Павел заменял младшим отца. Ванька играл с сестрёнкой, в которой души не чаял. В селе осталось мало детей, и никто из них не играл с Ваней и старался не подходить без особой нужды. Ваня всё чаще и чаще ощущал себя голодным, еды почему-то было мало, не как при отце. В соседнем доме недавно умерла девочка, младше Лидочки. Бабка Прасковья, единственная, кто ещё захаживала к ним, сказала, что от голода. Что у неё был кровавый понос, а потом рвота. Говорят, её родители ели крыс и кошек. Ванька не верил, что так бывает. Потому что их мать доставала где-то еду. Потом Ванька подглядел, что мамка ночью, когда дети спали, отодвигала половицу в сенях, доставала ключ и ходила в погреб. Там имелся заваленный горелыми поленьями и всяким хламом вход в чулан, умело замаскированный и даже заросший паутиной. Мать доставала оттуда по четыре сморщенные картофелины, горсть манки. Готовила, плотно закрыв ставни. Мальчики ели картофель, а доченьке мать варила манную кашу на воде. Щёчки у Лидочки даже немножко румянились. Но запасы, заботливо схороненные когда-то отцом, кончались. Часто мать приносила гнилые овощи и варила их вместе с кожурой. Дети ели горькую мешанину, из-за чего мучились коликами и поносами.
Однажды осенью Ванина мать усадила детей на скамью в центре хаты, присев на край массивного дубового табурета и проговорила срывающимся голосом: "Завтра мы с Павлом уезжаем в город. Будем работать на фабрике. Отсылать деньги и провизию будем вам сюда. За вами присмотрит Прасковья". У Ваньки в горле застрял комок и он закричал:
– Вы что, нас бросаете? Все, кто из села в город уехали – никто не вернулся, маменька!
– У нас нет другого выхода. Погибает деревня, скоро развалится колхоз. Мы заберём вас с Лидией, как устроимся.
По измождённому маминому лицу, которое последние три года не выражало никаких эмоций и было точно окаменелым, потекли ручьём слёзы. Лидочка залезла к маме на колени, стала вытирать ручонками мамины глаза и щебетать быстро- быстро: "Мамочка моя миленькая, самая юбименькая на свете, не плачь, моя ты лодненькая, ладость моя!"
У Ваньки тоже подступили к горлу слёзы. В душу закралось дурное предчувствие.
– Отправляйтесь спать, – всхлипывая прошептала мама и задула лучину. Ванька увалился на тюфяк радом с братом и сестрёнкой и закрыл мокрые глаза. Мама затянула колыбельную, чего не делала три года. Звуки мелодичного матушкиного голоса ласкали слух, и Ваня заснул. Крепко и безмятежно. Но перед тем как провалиться в сон долго ощущал кожей нежные прощальные мамины поцелуи, которым, казалось, не было числа. Так семилетний Ванька потерял мать и старшего брата. И с той ночи перестал быть счастливым и беззаботным мальчишкой. Шёл 1933 год.
Глава восьмая
Утром Ваня проснулся от звуков балалайки за окном. Играл дед Егор, муж Прасковьи, которая уже хлопотала в сенях, гремела плошками. У Ваньки скрутило желудок от голода. Он растолкал спящую Лидочку и вышел из комнаты. Бабка (на самом деле ей было не больше сорока пяти лет, но выглядела лет на тридцать старше из-за тяжелого труда) разлила им по ковшу только что сваренного ею супа. Они с сестрой жадно ели, не замечая горечи этого варева из картофельных очистков и непонятно какой крупы. А бабка тем временем причитала с жалостливым выражением на лице:
– Бедненькие вы мои голубочки. Да на кого ж вас мать-то ваша нерадивая кинула? – ныла она нараспев. – Мы с дедом старые да больные…, Ох- ох- ох. Ну да ладно, Бог в помощь нам, чем можем подсобим, да взять вас к себе не смогём, бедняжки вы мои- и- и…
Через некоторое время Прасковья ушла, а Ваня с сестрой принялись за игры. После обеда заморосил дождь, и во двор не пошли. Из окна Ванька видел председателя колхоза (он узнал его по крупной богатырской фигуре и чёрным, как смоль, усам и бороде). С незнакомыми мужиками тот стоял напротив Ванькиного дома и всматривался в окна. Ванька даже отпрянул, когда взгляды их встретились. Сердце бешено заколотилось, предчувствуя недоброе.
Спать легли рано, крепко обнявшись, чтоб не замерзнуть. Топить было нечем, но в нынешнем октябре погода задалась не слишком холодная, к счастью. Ваня гладил волосики сестры, перебирал их и рассказывал без устали Лидочке сказки и разные истории, чтоб быстрее уснула. Лидочка просила есть, и Ваня пообещал, что завтра достанет еды. Потому что еду, что принесла Прасковья своим подопечным, невозможно было есть в принципе, вкуснее опилки.
Ночью ему приснились блины. Во сне Ванятка перенёсся в один из дней своей прошлой жизни до ареста отца, до раскулачивания то есть. Они всей семьёй сидели за большим дубовым столом, посреди которого стояло широкое плоское блюдо, рядом чашка жирной сметаны, другая, с абрикосовым вареньем и третья с топлёным маслицем. Мама наливала на большую чугунную сковороду тесто, ставила на печь, лихо переворачивала блин, а затем плюхала на блюдо зарумяненный горячущий кружок, который полагалось брать всем по очереди. Ванька смотрел на батю и удивлялся, как это он хватает свой блин и не обжигает пальцы и рот, закладывая в него такой здоровенный кусман, обмакнутый в сметану, целиком! Лидочке блинов не давали, мама говорила : "Рано ей ещё тесто мять, несварение будет". Поэтому полуторогодовалая сестрёнка грызла не менее аппетитные ржаные сухарики, обмакивая в варенье. По хате разносился умопомрачительный аромат, часто заходили соседи, и гостеприимная матушка всем предлагала присоединиться ко столу.
Ваня проснулся, обнял сестру крепче, поцеловал в лобик и с горечью подумал: "Бедная Лидочка! Не довелось тебе попробовать маминых блинчиков и оладьев. Как жаль". Пока сестра не проснулась мальчик вышел из избы и пошёл за околицу, искать пропитание. Земля не обсохла после вчерашнего дождя. Ванька залез в кусты дикой ежевики, которая уже в общем-то отцвела, и нашёл несколько завядших почерневших ягодок. Больше ничего подходящего вокруг не увидел и отправился домой. И тут, у калитки увидел… дохлую птицу. Как она сюда попала? Даже удивился. Птицы редко
