по-прежнему размыта.
Красные полы и наполовину выкрашенные белые стены, но остальное туманно, поэтому в некоторых местах тлеют оранжевые угли. Они сыплются из огромной дыры в потолке, словно дождь из звезд, и растекаются по полу огненным озером.
В центре на столе лежит мой браслет и медленно плавится.
– Что за жирная черная полоса посередине? – спрашивает Ирения.
– Самовыражение как терапия, – отвечаю я.
Подняв кисть, я провожу вторую полосу – на холсте появляется черный крест.
– Мы должны сжечь ее, – произносит Ирения. – Прежде чем кто-либо увидит.
Гляжу на плавящийся браслет и вспоминаю ощущения, когда пламя разъедало кожу.
– Выброси ее, – соглашаюсь я, указывая на камин.
Мы всегда сжигаем мои картины.
Если король когда-нибудь их увидит, он навсегда заберет мои кисти.
Однажды, когда мне было одиннадцать лет, я нарисовала девочку, запертую в башне. Ее волосы были настолько длинными, что свисали из окна, когда она глядела вниз на цветы, которые ей никогда не удавалось сорвать.
Волосы девочки не были зелеными, а глаза – жуткими, но в ее улыбке таились все мои заветные желания. Я мечтала путешествовать по миру, прежде чем узнала о нем слишком много.
Мама увидела картину, когда я нанесла последний штрих. Она поднесла ее к свету и судорожно вдохнула, когда лучи солнца просочились в окно и озарили нетронутые цветы.
Теола поставила холст обратно на мольберт, ее глаза заблестели. Она снова стала походить на мою маму. На женщину, которая заплетала мне волосы и пела колыбельные. На женщину, которая рассказывала истории о нашей древней богине.
На краткий миг я почувствовала себя более значимой, нежели кровная клятва, данная нашим родом королю. Когда Теола коснулась моей щеки, ее ладонь не источала холод.
Это было похоже на материнское тепло, которое не исходило от нее уже долгие годы.
– Ох, Селестра, – прошептала мама.
Затем в комнату вошел король, и Теола убрала руку от моего лица. Она велела мне практиковаться усерднее и бросила холст в огонь до того, как Сирит успел его заметить.
С того самого дня я должна рисовать исключительно для короля. Сама мысль о том, что придется изображать лишь клубящиеся облака, усеянные бриллиантами, подобна пытке. Поэтому вместо меня картины пишет Ирения.
Она рисует то, что нравится королю, а я рисую то, что хочу. Когда Ирения закончит картину, мы преподнесем ее Сириту так, словно она нарисована мной.
А мой холст сожжем дотла.
Мне нравится такой расклад.
Я красочно изливаю свои переживания на полотно, а затем наблюдаю, как они тлеют в огне.
Как никогда прежде я изнываю от желания увидеть, как сгорает моя нынешняя картина.
– Готова? – спрашивает Ирения.
– Сожги ее, – шепчу я.
Подруга бросает холст в камин, и языки пламени взмывают ввысь.
Я гляжу, как пламя облизывает картину, пока она не обращается в пепел. Огонь встретился с огнем – моя смерть истлела на глазах.
Это немного успокаивает мое сердце. Не сильно, но хоть что-то.
Король часто говорил: если человек погибает вне сделки, его душа погружается в Реку Памяти и плывет в ее водах в бесконечном сне.
Люди становятся слабыми отголосками прошлого. Поэтому продажа души на Фестивале не кажется им чем-то плохим, ведь после смерти они все равно заснут вечным сном.
Я никогда в это не верила.
Я все еще помню истории матери о богине, от которой произошел наш род – Асклепине. Древние змеи наделили ее силами смерти и бессмертия, чтобы она могла видеть глазами погибели и исцелять свой народ.
В детстве мама нашептывала эти сказки, когда короля не было рядом. Она рассказывала, как Асклепина может переправить нас в настоящую загробную жизнь, где мы вечно будем жить рядом с ней. До того, как уничтожили старых ведьм, у каждой из них была богиня-покровительница, которая делала то же самое.
Мать давным-давно перестала говорить об этом, но я никогда не забывала ее слов. Истории все еще живы у меня в памяти.
Если король поглотит мою душу, я не просто умру. Дело в том, что я никогда не встречу нашу богиню или любую из ведьм нашей родословной.
Я буду проклята.
– Идем, – зовет Ирения. Ее округлое лицо светится пониманием. – Если ты задумалась о терапии, то я знаю одно местечко.
_____
На протяжении нескольких секунд я не могу дышать.
Воздух выбивает из легких, и я с ворчанием оседаю на пол. Кажется, я не могу дышать.
Я смотрю на свою тунику цвета слоновой кости.
На груди красуется отпечаток ботинка Ирении.
Рукой, облаченной в перчатку, я стряхиваю грязь и поднимаюсь на ноги.
– Ты отвлеклась, – хмурится Ирения. – Мне еще ни разу не удавалось тебя одолеть.
Она права. За два года поединков ей так и не посчастливилось меня побороть.
Меня хорошо учили.
– Может, поэтому я и поддалась, – поддразниваю я. – Мне неловко оттого, что я так часто оставляю на тебе синяки.
Ирения отбрасывает короткие светлые волосы с глаз, чтобы мне было отчетливо видно, как она их закатывает.
– Нам не обязательно бороться, – предлагает она. – Мы можем вернуться к рисованию или урокам кулинарии.
– Нет, – быстро отвечаю я.
Ирения фыркает.
– Не стоит быть такой пренебрежительной. Бить людей по лицу – это весело, но уметь испечь хороший пирог – еще лучше.
Я вскидываю бровь.
– Ты никогда не учила меня печь пироги.
– А ты так и не научила меня делать сальто назад, которое так любил Асден, – бросает в ответ девушка.
Я ощетиниваюсь при упоминании моего старого наставника.
Асден был солдатом Последней Армии и тренером дворцовой стражи. Кроме того, он оказался единственным человеком в замке – кроме Ирении, – который не обращался со мной как с ведьмой или пленницей, несмотря на то, что никогда не проронил при мне ни слова.
За исключением Ирении и горстки придворных, немногие имеют привилегию общаться с наследницей. Меня нельзя касаться, но Асден любил нарушать правила.
Впервые он нарушил их, когда поймал меня, одиннадцатилетнюю девчушку, крадущуюся в сады, – руки были полны шоколада, украденного с кухни, – и решил не говорить об этом королю. Асден лишь ухмыльнулся и вернулся к патрулированию.
Следующей ночью он снова нарушил правила. Я ждала Асдена на том же месте и спросила, насколько он хорош в бою и смог бы он научить меня драться.
На протяжении трех лет Асден тренировал меня прямо под носом у короля, позволяя мне сбегать из башни.
Он ни разу со мной не заговорил.
Когда я дала команду, Асден кивнул. Я дернула его, но мужчина сбил меня с ног и вскинул брови, как
