им почти машинально, после того как Чифф, грустно улыбаясь, рассказал нам о ней.
Старик Филя сказал просто: сколько мяса вошло — столько и вышло. Мясорубка.
Ну да…
Вместе с новыми выдавливаемыми из горы глыбами льда, трескающимися, расходящимися на отдельные клыки и шпили, со льдом выходили раздавленные и чаще всего не опознаваемые мертвые тела. Гора возвращала тех, кто осмелился войти в ее окутанное стылым туманом темное чрево. Насмешливо выбрасывала раздавленные трупы как сор из избы…
Ночь я провел там же на склоне и выспался отлично, хотя изредка меня будил резкий как выстрел треск, а затем тяжелый приглушенный грохот падения очередного иззубренного клыка. Ледник жил своей жизнью, миллиметр за миллиметром уползая прочь от дыры.
С рассветом ко мне поднялся Чифф, принесший с собой рюкзак со спальным мешком и пару термосов с горячим питьем. Загодя увидев его приближение, я заставил себя выбраться из нагретого теплого логова и успел подготовить лежанку и для него. Дело уже привычное и достаточно быстрое.
Перед тем как устроиться рядом со мной, старик несколько секунд вглядывался в мои глаза, после чего покачал головой и глухо обронил сквозь обматывающий нижнюю часть лица шарф:
— Ты почти решился, Охотник.
— Почти — кивнул я, произнеся первое слово больше чем за сутки.
— Я рад. Но я и опечален. Ты не забыл? Сераки обманчивы, Охотник. Эти прирожденные убийцы предпочитают сначала заманить свою жертву…
Махнув рукой, он, бормоча что-то совсем уж неразборчивое, опустился на колени, привычно развязал сверток со шкурой, вытащил из нее спальный мешок, умело все разложил и в два счета забрался внутрь, тем самым выдавая свою немалую опытность. Хотя то, насколько этот старик опытен на открытой местности видно по его легкому привычному передвижению. Он действительно побывал в немало количестве разведывательных вылазок. Я опустился рядом и вновь обратил взгляд на поле сераков под нами, успев заметить, как беззвучно отломилась и рухнула вершина красивого пика, канув в темный проход между глыбами. Отсюда все выглядело безобидно, но на самом деле с многометровой высоты рухнуло несколько центнеров льда.
— Прежде чем мы начнем обещанную тебе откровенную беседу… — заговорил Чифф, заскрипев крышкой термоса — Не расскажешь для чего ты решил целые сутки пробыть здесь в одиночестве? Одиночное созерцание может успокоить или взбудоражить душу, но никак не заменит годы коллективного наблюдения за этим местом. Мы знаем больше тебя. А наши журналы знают еще больше — Милена как раз уселась за их изучение.
— Записи на нашем языке?
— Ей переводят.
— Каждую запись? — ровно спросил я — Каждое слово?
— Вы земляне недоверчивы…
— А вы?
— И мы тоже — вздохнул Чифф — Раньше мы не были такими. Быть может чем старше цивилизация, тем больше в ней мерзкого и липкого? Быть может есть некий сакральный смысл в явлении гигантского монстра, что нещадно пропалывает наши ряды и тем самым очищает их?
Я невольно рассмеялся:
— Вряд ли эта попахивающая геноцидом теория получит широкую популярность среди народных масс.
— Это всего лишь горькая шутка. Но вот что я тебе расскажу, Охотник — протянув мне кружку и убедившись, что внимательно слушаю, Чифф продолжил — Если верны те обрывочные сведения, что получены нами о здешней истории из переведенных найденных книг, то эта планета видела куда меньше мировых войн чем наши с тобой. Да здесь тоже были междоусобицы, но куда более локальные и далеко не столь кровопролитные.
— И неудивительно — хмыкнул я — У них был общий враг. А у нас его нет. Во всяком случае у планеты Земля.
— Нет его и у Луковии.
— А зачем Милена изучает те записи? — чуть запоздало задумался я вслух — Что в них такого?
— Там собранные за годы таблицы активности ледника. Записи достаточно систематичны и подробны.
— Но зачем ей это?
— О… ты удивишься…
— Почти уверен в этом.
— Милена заносит данные в свой переносной компьютер, параллельно дорабатывая программный код какого-то приложения. Она просила передать, что для завершения ей потребуется еще несколько дней.
— И что должно сделать это приложение?
Чифф удивленно поморгал, кашлянул и тихо ответил:
— Программа покажет динамику роста всего ледника и поведение наиболее активных и опасных зон за все время наблюдения. Туда же Милена планирует прикрепить, как она выразилась, координаты входов в ледник всех, кто уходил туда до тебя, с обязательно отметкой мест их гибели, если таковые зафиксированы. Туда же она добавит какие-то графики и… честно говоря, я понял далеко не все из сказанного ей. Но она собралась учесть буквально все, что-то упомянув даже о возрасте тех, кто пытался и погиб. Она сообщила, что внесет в программу вообще все имеющиеся данные, что позволит развернуть информацию наглядно и вычленить особо опасные места, ошибки предыдущих попыток и… дальше я, несмотря на свой смею надеяться достаточно высокий интеллект, начал терять нить диалога… Новое поколение… оно порой пугает своей удивительной и при этом несколько потусторонней решимостью перевести в цифру, систематизировать и превратить в наглядные графики вообще все вокруг… Знаешь, Охотник… — Чифф снова несколько раз часто моргнул покрасневшими веками и вдруг признался — Я устарел… морально и физически. Меня пора списывать со счетов.
— Это не так.
— Боюсь, что именно так. Сегодня я плакал там в тамбуре. Недолго и не особо горько, но плакал. И поверь, Охотник — мои слезы были вызваны не собственной отсталостью в некоторых вопросах, а пониманием, что я все же виноват…
— Не совсем понял.
— Ну… все эти годы, отправляя людей считай на верную смерть, а затем в буквальном смысле слова наблюдая за их гибелью, я все время утешал себя с помощью холодной высокомерной уверенности в том, что лично я как ученый предусмотрел каждую мелочь, каждый аспект и что с моей лично стороны не допущено ни малейших недочетов. Я сделал все что мог. Понимаешь?
— Теперь понимаю.
— И вот после череды трагичных смертей появляется молодая деловитая девчонка, что с некоторым даже презрением осматривает забитую исписанными тетрадями и журналами полку, затем бегло изучает их и принимается за кардинальную переделку всей нашей устоявшейся и как оказалось не учитывающую множество тонкостей системы… При виде этой сосредоточенно глядящей в мерцающий экран девчонки я ощутил себя бесполезным слезливым стариком…
— Это вы зря.
— Зря? Когда я уходил, она крутился в руках собранную буквально
