пяти метких выстрелов.
Семен Каретников из пяти крынок расколотил только три – меньше, чем Махно.
Марченко по первым двум хлопкам понял, что Семен Каретников отстреляется «фифти-фифти», не нашим и не вашим, как принято говорить в Гуляй-Поле – напрасно он навалился на своего братка. Отстреляться можно было и лучше. Марченко отер ладонью простудный нос и приблизился к Махно:
– Про отряд Федора Щуся, случаем, ничего не слышал?
– Нет. А что?
– Разбили его австрияки наголову. В Дибровском лесу Щусь ныне отсиживается, раны залечивает.
– Пока мы будем действовать поодиночке, каждый сам по себе, нас поодиночке и долбать будут. Так и передавят всех, как слепых котят. – Махно поджал нижнюю губу и покосился на Марченко: – А к чему ты, собственно, клонишь?
– К тому, что нам неплохо пощупать Щуся… Может быть, даже и объединиться.
– А что? Неплохая мысль! – Махно, как всегда, загорелся мгновенно и был готов мгновенно действовать. – Где, ты говоришь, он сейчас находится?
– В Дибровском лесу.
– Едем! Сейчас же!
– Батька, а как же насчет приза? – подал голос Пантюшка Каретников. – Еще не все отстрелялись.
– Тебе-то приз не светит ни при каких обстоятельствах.
– Ну и что, что не светит… Я – за справедливость.
– Как будто бы я не за справедливость… – Махно хмыкнул, насупился, глаза у него начали стремительно светлеть.
Пантюшка сжался – знал, что означают такие глаза у Нестора, скосил взгляд в сторону и проговорил враз заскучавшим голосом:
– Батька, как решишь, так и будет.
Махно сморщился:
– Ладно, пусть все отстреляются и на том закончим это старорежимное состязание… Потом завернем в Гуляй-Поле и прихватим с собой кое-кого из хлопцев. Чтобы веселее ехать было.
Из пяти пять не выбил никто. Четыре крынки из пяти, кроме Махно, поразил еще Марченко – стрелял он вдумчиво, тщательно прицеливался, на спусковой крючок нажимал плавно, будто на показательных учениях, хлопающую отдачу приклада, способную вывернуть плечевую кость, гасил умело.
– Итак, главный приз заработали два человека, – провозгласил суетливый Пантюшка Каретников, – батька и Марченко… Значит, каждому выдать по равной сумме – по двести рублей.
Махно вновь нахмурился, щека у него дернулась: опять Пантюшка шустрит… Вот человек – без мыла может влезть в любую задницу, а если с мылом, то не только в человечий зад просклизнет – протиснется даже в тараканий.
– Никаких два по двести, – обрезал Махно. – Двести делим пополам: сто мне и сто… – Махно повел головой в сторону Марченко. – Я от своей доли отказываюсь – пусть находятся в общей кассе. Пригодятся денежки… Если мы не добудем пулеметы – их придется покупать. На это деньги и пойдут.
– Я от своей доли также отказываюсь, – заявил Марченко.
– Так неинтересно, – сморщился Пантюшка, – всякое соревнование «кто кого» должно иметь приз.
– Вот разбогатеем по-настоящему, тогда будут и призы… Выдам обязательно, – пообещал Махно. В облике его проглянуло что-то хищное, как у зверя, приготовившегося к прыжку. – Призы будут запоминающиеся. А сейчас – едем!
В селе прихватили несколько человек, в том числе и Петренко, бывшего прапорщика, знавшего Дибровский лес, как свои пять пальцев, – он в этих краях родился, в лесу играл в казаки-разбойники, лично знаком с каждым деревом, – и двинулись в сторону Юзовки. К лесу, где сейчас сидел Щусь.
Взгляд у бывшего прапорщика был внимательный, с усмешкой, щеки впалые, загорелые, губы плотно сжаты – натура у Петренко была цельная, упрямая, хотя лидером он никогда не был и не стремился к этому.
В темноте остановились на берегу неширокой, очень спокойной речки. Было слышно, как недалеко, на мели, лупит хвостом здоровенный сом – глушит мальков: загонит их в удобное место, гулко хлопнет хвостом, оглушит, мальки только вверх пузом опрокидываются, а сом, широко разинув рот, втягивает их сотнями в себя вместе с водой. Мальки прямым ходом отправляются в ненасытный желудок, а ненужную воду сом выплескивает через жаберные крышки обратно в реку… Затем начинает новый загон.
– Вот гад! – восхищенно произнес Махно. – Ни дна у этого ведра, ни крышки.
Вгляделся в реку. По ту сторону лежала, вольно разбросавшись по земле, – каждый хозяин отхватывал себе столько земли, сколько хотел, – деревня.
Сумерки сгущались. В нескольких домах уже тускло поблескивали огоньки – хозяева зажгли лампы. Повернувшись к бывшему прапорщику всем корпусом – у него простудно прокололо шею, попал где-то под сквозняк, – Махно спросил:
– Шо це за речка?
– Называется Волчья…
– Ну и название!
– Тут полно логов к реке выходит, в них волки обитают. Сколько ни пробовали их выжить оттуда – не удалось. Своих волки, правда, не трогают, – и в Дибровке, и в Большой Михайловке эти звери каждого жителя в лицо знают, – а вот чужим спуска не дают.
– Задирают до смерти?
– Бывало и такое.
– Брод здесь есть?
– Самый ближний – Злодейский.
– Еще одно хорошее название, – Махно усмехнулся, – из той же загадочной серии… Злодейский брод. Тачанка, телега наша, здесь пройдет?
Неведомо, кто телеги с пулеметами назвал тачанками, но броское слово это прижилось и очень быстро внедрилось в обиход.
– Пройдет, – уверенно ответил Петренко, – там воды – коню по колено. Даже до брюха не достанет.
– Но сомы все-таки водятся.
– Местный народ их не ест, считает сомов поганой рыбой.
– Это почему же?
– За то, что падалью любят лакомиться.
– Мальки же – не падаль. Вон как сом их шустро гоняет.
– Мальки – исключение из правил, Нестор Иванович.
В темноте переплавились на тот берег речки, поближе к селу, но в само село заезжать не решились – вдруг там варта или австрийцы? Утром, посветлу, лучше сделать разведку, а потом уж и прокатиться с гиканьем и свистом по главной деревенской улице.
– Петренко, готовься! Утром пойдешь в разведку, – приказал Махно. – Надо узнать, где конкретно находится Щусь… Двух хлопцев даю тебе в помощь. Хватит?
– Хватит.
– Только хлопцев не подставляй, очень тебя прошу… Сам ты местный, тебя не тронут, а из хлопцев моих могут нарезать ремней.
– Все будет в порядке, батька.
«Во, еще один батькой назвал», – в душе Махно шевельнулось что-то благодарное, теплое, губы у него дрогнули, расплылись в довольной улыбке. Хорошо, что в сумраке эту улыбку никто не видит.
– Ночевать будем здесь, на берегу, – отдал он распоряжение.
Утром Петренко отправился в село, через час вернулся довольный, с усами, измазанными сметаной, с собой бывший прапорщик притащил целых две крынки, в каждой – не менее двух литров. Протянул крынки Махно:
– Угощайтесь, Нестор Иванович.
– Вначале о деле, – сказал тот. – Что со Щусем?
– Здесь сидит, в Дибровском лесу, никуда не делся.
Махно безуспешно пытался вспомнить – встречался он раньше со Щусем или не встречался? – выходило, что встречался, а вот где конкретно и когда, в какой обстановке – вспомнить не мог – память словно бы провисла. Он недовольно шевельнул ртом, глянул на реку, отметил, что по розовой глади поплыли крупные круги – это подавал весть давешний сом-разбойник, было бы время – соорудил бы на него пару закидушек, изловил бы мерзавца
