состоятельность проекта не вызывает сомнений, хотя риски были велики.
Автор замысла – амбициозный архитектор, американец Франк Гери – не признавал компьютерного проектирования. Оцифрованные помощниками гениальные идеи часто оказывались утопичными из-за отсутствия соответствующих технологий – приходилось по ходу дела изобретать и их. Все архитектурно-технологические изыскания в итоге вылились в уникальную концепцию: каждая металлическая пластина, из которых «сшито» здание, имеет индивидуальную форму и размеры, а скреплены они между собой на манер рыбьей чешуи. Тончайшая «чешуя» сделана из дорогого сплава титана с цинком. Кое-где металл оттенён редким пористым известняком, специально доставленным из Андалузии. Кто-то видит в силуэте музея корабль, кто-то – раскрывшийся цветок… лично мне он напоминает мятую фольгу от гигантской шоколадки, но очень красиво, художественно скомканную!
Внутри – царство стекла и стали, стерильного простора и искажённого пространства. Разнокалиберные залы начинены работами Пикассо, Миро, Кандинского, Уорхола и их молодыми последователями. Дуняша называет новые имена, бойко перечисляет свежие экспонаты. Ассоциативные скульптуры и психоделические инсталляции придутся по душе адептам течения new age, любителям смелых арт-экспериментов. Что до меня – слишком уж напоминает больничную палату или стальные лабиринты подсознания. Впечатляет, но не трогает…
Неоспоримым преимуществом эпатажного музея является его идеальное расположение на берегу реки Нервьон: среди других дизайнерских зданий, танцующих небоскрёбов, изящных дорожных развязок и воздушных мостов. Да и весь Бильбао – это эклектичный сплав архитектурных стилей от раннего Средневековья до позднего hi-tech. Вход в метро оформлен как «тоннель времени», проходящий сквозь старинную стену прошлого в стеклянно-зеркальное нутро будущего. Гигантский «Щенок» Кунса, сотканный из пёстрых вечноцветущих растений, смягчает угловатую жёсткость Музея Гуггенхайма. Выразительные дизайнерские акценты в сочетании с идеальной чистотой делают Бильбао свежим и праздничным. Быть может, в этом секрет его обаяния? Наверное, город стремится походить на своих жительниц – очаровательных и утончённых басконок, коим не чужд стилевой эксперимент и по душе эклектика! Взять хотя бы Дуняшу, юную баскскую красавицу: синеокую, точёную, с высокими скулами и вороным хвостом густых волос, дерзко хлещущим по щекам всякий раз, когда она слишком резко поворачивается! Её мать Урдина – так же хороша и синеока, но зрелость и жизненный опыт делают её портрет более женственным и мягким, хотя и она склонна к бурным эмоциям и спонтанным поступкам. На улицах Бильбао много девушек и женщин, внешность которых достойна не только обложек глянцевых журналов, но и полотен великих живописцев, резцов гениальных скульпторов.
Часы бегут незаметно… В три назначен общий сбор возле «Щенка». Учитывая тот факт, что баски самые пунктуальные среди всех жителей Испании, мы с Эррандо и Дуняшей торопимся к месту встречи. Из-за поворота выплывает Урдина с ворохом разноцветных пакетов. Одновременно с другой стороны улицы появляется Бишинго, издали салютуя рукой. Все вместе идём в одно из близлежащих кафе.
Внутри оно кажется тёмным и неопрятным: пол замусорен, столы не убраны.
– Не волнуйся! – успокаивает Эррандо, поймав мой взгляд. – Это очень хорошее кафе.
– Я отлично знаю хозяина, – уверяет Бишинго.
– Мы здесь часто бываем, – добавляет Дуняша.
Урдина же безмятежно улыбается и согласно кивает.
Я полностью доверяюсь выбору спутников, и мы рассаживаемся за столом. Перед нами появляется бутылка чаколи, сыр из козьего молока и пиперада[16] – местная закуска из лука и перца. Мои сомнения относительно заведения полностью рассеиваются. Баскская кухня, с которой я вчера имела честь познакомиться в пескадерии Бишинго, вновь подтверждает самые лестные эпитеты в свой адрес.
Эррандо поясняет, что популярность кафе в Эускади (впрочем, это относится ко всей Испании) можно определить по мусору под столом и возле барной стойки. Чем его больше – тем лучше! Местные не особо церемонятся, куда выбросить использованную салфетку. Как куда? – на пол! Стоит ли поднимать упавшую вилку? – конечно, не стоит, пусть себе лежит! Хозяева не убираются не потому, что лень, – так проще убедить вновь прибывших посетителей в качестве блюд и напитков. Число обслуженных (а значит, довольных) клиентов эквивалентно количеству мусора. Так что лёгкий беспорядок на полу здесь никого не смущает, а, напротив, доказывает заслуженную популярность заведения. Позже на одной из площадей Бильбао я нашла оригинальную скульптуру – памятник скомканной бумажке на полу!
На самом видном месте в баре стоит странный стеклянный сосуд, похожий на пузатую химическую колбу, с длинным, как у церемониального японского чайника, носиком. Сверху «колба» имеет маленькое отверстие, плотно закупоренное пробкой.
– Что это? – спрашиваю я у Бишинго.
– Парон, – отвечают баски хором и принимаются наперебой объяснять мне назначение этого затейливого приспособления.
Парон для испанца – что-то вроде трубки мира для индейца: из него пьют вино, пуская по кругу и заливая тонкой струйкой из носика прямо в рот. Кстати, парон может быть и кожаным, в виде походного бурдюка, тогда он называется «бота». Совместное распитие из общего сосуда – символ полного доверия и миролюбивых помыслов. Эта древняя баскская традиция прижилась по всей Испании.
Бишинго подзывает бармена, тот наполняет колбу вином, и они с Эррандо начинают демонстрировать парон в действии. Выходит весело и смешно. Два почтенных старика, сняв береты и выпятив по-молодецки грудь, начинают по очереди метиться винной струей в разверзнутое отверстие рта. Открывать рот слишком широко не принято, а не откроешь как надо – можно ведь ненароком облиться? Но мои опасения напрасны: процесс пития превращается в весёлую забаву, за соседними столиками начинают аплодировать. Вскоре из парона отпивает и Урдина, потом, получив молчаливое согласие матери, и Дуняша. Наконец сосуд переходит в руки ко мне. Мои спутники начинают скандировать что-то типа «Пей до дна!», и мне не остаётся ничего другого, как последовать их примеру. Сделать это оказывается непросто, предусмотрительно повязанная салфетка окропляется вином, зато остаток дня я горжусь собой за то, что не струсила!
А потом разворачивается настоящий театр абсурда. В обеденный зал входит мужчина в красном бархатном берете. Моё внимание привлекает не только яркий головной убор и баскетбольный рост баска, но и цвет его глаз: один – карий, другой – голубой. Он не спеша осматривается по сторонам и выбирает столик у меня за спиной. Потом этот же мужчина заходит ещё раз. Ну, думаю, наверное, не заметила, как он выходил. Но когда он появляется в третий раз и тем же самым жестом потирает шею, я начинаю не на шутку беспокоиться за своё здоровье. То ли, будучи натурой впечатлительной, я насмотрелась психотропных инсталляций в стальных лабиринтах Музея Гуггенхайма, то ли винопитие из парона имеет свои особые, плохо изученные свойства – но мне становится не по себе. Обернувшись назад, вздыхаю с облегчением: за
