оной не лишить меня в сем случае высокой милости, удостоить к определению в помянутую должность, а паче что сим способом малые труды мои в науках втуне остаться не могут, но и сверх того чувствуя толь чрезвычайную милость и пользуясь, елико возможно, приобретенными от Академии плодами учения с непременною благодарностию, по все-подданнической моей рабской должности, о многолетном здравии ЕЯ ИМПЕРАТОРСКАГО ВЕЛИЧЕСТВА с ИХ ИМПЕРАТОРСКИМИ ВЫ-СОЧЕСТВЫ молить Бога неусыпно буду, к тому ж и высокую честь и славу Академии ЕЯ ВЕЛИЧЕСТВА по всей моей возможности наблюдать и прославлять долженствую;
4.
Что ж касается до моего исправления в житии, то не довольно еще кажется, чтоб нынешнее мое гораздо исправнейшее против прежнего состояние могло быть о честных моих поступках доказательством, но непременно во всю мою жизнь стараться не премину, дабы и всегда оказывать себя таким, какому надлежит быть трезвому, честному и постоянному человеку.
Апреля < > дня 1754 год<у>.
К сему доношению копеист Иван Барков
руку приложил[47].
Но в просьбе Баркову было отказано и определено «быть ему впредь об нем до усмотрения при писме всяких дел, а чтоб он таковыми доношениями часто Канцелярию не утруждал, сию резолюцию объявить ему с подпискою»[48]. Вместо этого Баркова ждало поручение другого рода.
М. В. Ломоносов, трудясь на нивах самых различных наук, в 1754 г. работал над сочинением «Российской истории» и в марте обратился в академическую Канцелярию с просьбой отрядить ему в помощь способного студента для употребления по бумажным делам. В феврале следующего, 1755 г., для этих целей к нему был прикомандирован Барков, который, еще будучи студентом университета, переписывал ломоносовские бумаги. Весной — летом 1755 г. Барков переписывает набело «Опыт описания владения первых великих князей российских», осенью — «Российскую грамматику» и рукопись второго тома «Сочинений» Ломоносова. Перебелял, а иногда, возможно, и записывал под диктовку Барков и другие труды Ломоносова, его письма и официальные бумаги[49]. За этими занятиями он проводил целые дни. Между тем в Академии были и другие желающие иметь Баркова своим сотрудником. В частности, историк Г. Ф. Миллер, который, судя по отдельным имеющимся данным, вообще благоволил к нему. Миллер являлся секретарем академической Конференции; 29 января 1756 г. на заседании Конференции он доложил, что Барков «находится беспрестанно для письма у <…> Ломоносова, а при Конференции ежедневно случаются дела, для которых российский копеист необходимо надобен», и требовал Баркова от Ломоносова отозвать; однако Конференция решила оставить его при прежнем поручении, а для текущих дел привлечь копииста Семена Корелина[50]. Вероятно, вскоре Миллер обратился к самому Баркову, чтобы просьба о переводе его от Ломоносова исходила непосредственно от Баркова. В мае он подал следующее доношение:
1.
По резолюции Канцелярии Академии Наук велено мне быть в доме коллежского советника и профессора господина Ломоносова для переписки Российской грамматики, которая мною и переписана уже дво-екратно; да сверьх того разных его сочинений в стихах и в прозе том вторый, також и других его дел немалое число.
2.
А ныне оной господин советник и профессор приказал мне переписывать набело взятую им из академической библиотеки книгу, называемую Нестера Печерскаго летописец, коего уже близ половины мною и переписано, токмо продолжать впредь оную без особливаго Канцелярии Академии Наук повеления опасаюсь, особливож, имея от оной Канцелярии порученное мне от давнаго времени другое дело, а именно Малороссийские права, которая книга мною токмо начата, но за отлучкою моею от Академии в дом его господина Ломоносова продолжаема поныне не была, и ныне находится у меня в целости.
Того ради Канцелярию Академии Наук всепокорно прошу, дабы по-велено было в рассуждении многих имеющихся у меня разных дел, а особливо для беспрерывных и крайних повсядневных моих трудов, ныне быть мне при Академии попрежнему, да и впредь от Академии не отлучать; а ежели Канцелярия Академии Наук за благо рассудить соизволит оныя его господина советника Ломоносова впредь мне отправлять, тоб повелено было при Академии ж, а не у него господина советника, дабы Канцелярии Академии Наук об означенных моих трудах всегда известно было. И на то сие мое прошение ожидаю милостивой резолюций.
1756 года мая 2 дня.
К сему доношению копеист Иван Барков
руку приложил[51].
Данное доношение чрезвычайно любопытно. Его мотивы, как нам кажется, могут быть истолкованы двояко: с одной стороны, в доношении явно выражено желание Баркова покинуть дом Ломоносова: он согласен продолжать переписку его бумаг, но только «при Академии ж, а не у него». Напрашивается мысль о несложившихся отношениях у Баркова с Ломоносовым, причем «страдающей стороной» при этом выступал копиист, иначе Ломоносову ничего не стоило отослать от себя неугодного помощника, и так имеющего дурную репутацию. Другой мотив допускает относительное взаимопонимание между Ломоносовым и Барковым, но предполагает вмешательство какой-то третьей силы, например, Миллера, оказывавшего давление на Баркова с целью вернуть его в распоряжение Канцелярии. Уговоры Миллера, возможно, подкреплялись определенными обещаниями, и, кроме того, сам Барков находил мало удовольствия в бесконечном механическом переписывании ломоносовских бумаг, не оставлявшем ему времени и сил для самостоятельных литературных занятий, на что он жаловался Канцелярии.
Вопрос о взаимоотношениях Баркова с Ломоносовым был ключевым в освещении его биографии. В работах советских исследователей он все более последовательно интерпретировался в общественно-политическом плане, в контексте противостояния Ломоносова партии академиков-немцев в борьбе за национальную русскую науку и просвещение. Собственно, такой подход со всей определенностью был сформулирован еще в анонимном очерке для несостоявшегося издания «Вакханалический певец Иван Семенович Барков» (ЦГАЛИ). Если дореволюционные биографы, указывая на зависимость Баркова от Ломоносова, пользовались терминами «протеже», «пюпиль», то затем эти отношения стали определять понятиями «ученик», «последователь», «соратник».
Действительно, общение Баркова с Ломоносовым было самым длительным (с 1748 г. до смерти последнего в 1765 г.) и интенсивным; бесспорно, под влиянием Ломоносова отчасти определялись литературные интересы и замыслы Баркова. Предание (но, может быть, уже как чистое мифотворчество) фиксирует и их близкие личные отношения, причем сближение мыслилось на характерной почве. Ссылаясь на утраченную рукопись XVIII в., неизвестный автор упоминавшегося очерка рассказывал: «Барков был хорошо знаком с Ломоносовым и даже под конец его жизни сдружился с ним. Ломоносов любил его за постоянную веселость, резкость мнений и неистощимое остроумие, которым он так и сыпал в разговоре, тонко задевал смешные стороны тогдашних членов Академии и писателей… Незадолго до своей смерти, как известно, Ломоносов стал сильно пить, и в подобных возлияниях Бахусу непременно уж ему аккомпанировал Барков.
Ломоносов
