К немалому удивлению Мэри, подлизываться ей не пришлось. Никита мгновенно понял, о чем идет речь, и тут же дал «добро». Заявив при этом, что он, дескать, вовсе не настаивает, чтобы женушка ждала его у окна. А то, не приведи господь, не снесет восхищения при встрече и помрет к обедне. Оно ему надо? Что имел в виду драгоценный супруг, Мэри не поняла, но вникать благоразумно не стала. Отпустил — и ладно.
Правда, немедленно выяснилось, что одна она никуда не полетит. Сославшись на данное Никите обещание присмотреть за его благоверной, Константин прикомандировал к ней Северцева, который и взялся за организацию намеченного путешествия. Конечно, подобная постановка вопроса Мэри не понравилась, но она решила попридержать недовольство. Черт их знает, мужа с Константином, начнешь выступать — и вовсе запрут…
Раздражение, впрочем, быстро сменилось удовлетворением. Следовало отдать лейтенанту должное — координатор он был от Бога. В голове у него явно имелись хорошо отлаженные хронометр и календарь, намертво состыкованные со всеми потребностями графини Корсаковой. Кроме того, наличествовали: ненавязчивость; немногословность; уже упомянутые Константином исполнительность и острый ум. А еще лейтенант Северцев владел и блестяще пользовался целым арсеналом улыбок, каковой арсенал пускал в ход в зависимости от обстоятельств.
Его улыбки выражали удовольствие и гнев, предостережение и участие, недоверие и восторг. И зачастую вполне заменяли собой не только слова, но и действия. Графиня Корсакова не была уверена, что лейтенант может убить взглядом. Но однажды под улыбкой Северцева докучавшая ей пожилая дама схватилась за сердце, пошла пятнами и замолчала на полуслове. И тогда Мэри решила пристально следить за карьерой парня и двигать оную вверх всеми имеющимися в ее распоряжении способами. Еще бы каблуками щелкать перестал…
— Ну, здравствуй, Егорушка… Ты уж прости меня, окаянную, что так долго собиралась тебя навестить. То одно, то другое… госпиталь, с Кремля доктора не выпускали, свадьба еще… оправдываюсь, да? Оправдываюсь. Ну да ладно, ты, думаю, не обиделся. Вот черт, пока сюда летела, целую речь заготовила, а теперь язык заплетается… отчего так, Егор?
Родное село Грызлова встретило ее прохладным дождичком, падающим на землю из пышных, почти невесомых туч, и это было хорошо. Сама Мэри поставила себе не плакать, но небу было наплевать на ее соображения, и оно плакало за себя и за нее.
Правое колено промокло, но каперанг Корсакова не обращала на это внимания, в который раз бездумно поправляя принесенный на могилу букет.
— Не знаю, нравятся ли тебе гладиолусы, но мне кажется, что вы похожи. Ты такой же был. Острый, гордый, сильный. И хотел подарить мне цветы. Не отпирайся, хотел. Не получалось у тебя закрыться от меня полностью. Со временем научился бы… вот только не было у тебя времени. А теперь у тебя есть вечность, а у меня есть жизнь, подаренная тобой, и ни хрена они, Егор, не пересекаются.
Сопровождающие остались возле машины, опустившейся у ворот маленького сельского кладбища. За ограду с Мэри прошел только Северцев, который стоял теперь в паре шагов, но присутствие лейтенанта ей не мешало. Сергей умел становиться невидимым и неслышимым, а кроме того, как ей казалось, даже мысленно не стал бы крутить пальцем у виска, услышав, как его подопечная общается с могильной плитой.
— Знаешь, Егор, я, наверное, плохая христианка. Командир, может, и хороший, хотя это с какой стороны посмотреть, тебя вот не уберегла, а христианка… Помнишь, я тебе рассказывала про Мозеса Рафферти? Его фраза «Бог, поди, не дурак» и есть мой Символ Веры. Да и о загробной жизни я думаю редко — что в этом могут понимать живые? Тебе-то, небось, виднее… Вот только кажется мне, что если рай все-таки есть, то ты там. И отец, и мама, и Келли О'Брайен. Надеюсь, что мне еще остается? У меня большое кладбище, Егор. Очень большое. Я о тех, разумеется, кого я знала, пусть даже и опосредованно. Противников-то в бою я не считала. А кто их считал? И большая часть моего кладбища заполнена теми, кого, как я думаю, Господь принял в Царствие Свое. А тех, кого Он отринул, не так уж много. Значит ли это, что и меня Он когда-нибудь примет? Как ты полагаешь?
Мэри было грустно. Грустно и удивительно спокойно. Ей казалось, что Егор, где бы он ни был сейчас, слышит ее. Слышит и улыбается своей чуть кривоватой улыбкой. И совсем не сердится на тактического координатора, под чьим началом выиграл свой последний бой.
— Представляешь, я завтра начну разбираться с результатами отбора, который провели мои девчонки. Страшно мне, Егор. Жили себе люди и жили. Плохая, хорошая, правильная или не очень — у них была своя жизнь, привычная и налаженная. Теперь моими стараниями она изменится. И кто знает, к лучшему ли? Я вот не знаю. А ты? Только на Господа уповать и остается, а у меня с Ним отношения… непростые. Ты заметил, наверное. Станет ли Он помогать мне? А ведь без Его помощи вся эта затея… Что же делать-то, а? Вот-вот я скажу одним «да», а другим «нет», и этим решу их судьбу. Я решу, понимаешь? А вот есть ли у меня право решать — не уверена. Совсем недавно я делала это, не задумываясь, а теперь даже подступаться боюсь… это слабость, да?
— Это называется взрослением, Мария Александровна.
С усилием повернув голову — влажная от дождя стойка воротника кителя врезалась в шею — Мэри снизу вверх посмотрела через правое плечо. Сначала ее глазам предстали носки огромных растоптанных сапог, давно забывших о щетке, и промокший черный подол. Выше имелся тяжелый серебряный наперсный крест на массивной цепи. Еще выше — пегая окладистая борода и слипшиеся в сосульки мокрые длинные волосы, в которых соли было куда больше, чем перца. Между волосами и бородой располагалось изрезанное морщинами лицо с такими же, как у Егора, серо-зелеными глазами.
— Как вы думаете, отец…
— Иоанн. Иоанн Грызлов.
— Как вы думаете, отец Иоанн, слышит меня Егор?
Священник ободряюще улыбнулся.
— Слышит. Не сомневайтесь.
— А Господь?
— И Он. Простите, что прервал вас, но давайте-ка пойдем к дому. Меня племянник за вами отправил, опасается, что вы простынете тут, на ветру.
Опершись на протянутую ладонь — тяжелую, корявую, мозолистую — Мэри поднялась на ноги и осторожно провела рукой по надгробию.
— Пойду я, Егор. Видишь, твои беспокоятся, даже батюшку на поиски снарядили. Я вот что решила. Будет у меня сын — Егором назову. И не спорь. Если бы не ты, ни меня не было бы, ни Никиты… Отдыхай, Егорушка. Ты это заслужил. А я — заслужу ли? Ладно, жизнь покажет. Может, еще и встретимся.
— Встретитесь, — негромко сказал отец Иоанн. — Обязательно.
Третий день тестирования ничем не отличался от двух предыдущих. Собравшиеся в Сизаре — ну и название для города! — добровольцы, прошедшие первичный отбор, терпеливо дожидались приговора ее превосходительства. Честно говоря, задолбали ее уже этим «превосходительством». Что это за манера — закреплять за женой обращение, положенное по чину ее мужу? Ну какое из нее «превосходительство»?
