– А я пойду и сдамся! – упрямо сказал Костя.
– У тебя сбиты костяшки на руке, – сказал Бараско. – Будешь доказывать, что не ты сначала избил бедняг, а потом застрелил с целью завладения автомобилем? Они, – Бараско мотнул головой туда, где предположительно был центр города, – тебя с удовольствием упрячут лет на двадцать, и не потому, что ты этих убил, а потому что общался и помогал черному сталкеру. А при нынешнем положении дел с Зонами – это почти что государственная измена.
Действительно, времена были тяжелыми. Великий кризис, который тянулся сорок лет кряду и все никак не заканчивался, плюс Зоны, которые возникали как грибы после дождя, плюс напряженная международная обстановка. Президент назвал это эпохой Пятизонья, потому что каждая из пяти Зон влияла на экономику и политику страны. Вначале влияние незаметно, но когда возникла самая главная Зона страны – Кремлевская, игнорировать их стало бессмысленно и даже опасно.
* * *
Они свернули направо и пошли вниз. Мокрая дорога блестела под тусклым солнцем. На горизонте маячили высотки. Костя оглянулся: снова наступила ранняя весна, и после ночного снегопада в щелях асфальта и между камнями лежал мокрый снег. Плюща как не бывало, а трава только-только показалась на газонах. Чудеса с этим Бараско да и только, думал, Костя, никак не привыкну, но с временем он лихо управляется.
– Сюда, – буркнул Ред, отпирая неприметную калитку.
Они очутились на территории заброшенного завода ЖБИ. Стопки железобетонных плит, как вафельные пачки, заполняли территорию. Арки прятались под купами серого плюща и зарослями прошлогодней травы. Клены, клонившиеся до земли, создавали непроходимые дебри. Ветви боярышника и репейники цеплялись за одежду. Под ногами звенели битые бутылки.
Дороги видно не было. Ярко-бурая куртка Бараско служила для Кости ориентиром. Ред пробирался сквозь чащу, как носорог через буш, оберегая, однако, правое плечо, но ничуть не заботясь о Косте, которого пару раз стегнули по лицу ветки деревьев. Он уже начал отставать, когда дорогу им перегородила глубокая осыпавшаяся канава. Ред нырнул куда-то вбок, Костя – следом, едва не съехав вниз, но вот они уже стояли внутри железобетонных арок. Пахло мочой, калом и кострищем, валялись пластиковые бутылки, подозрительного вида мешки и старые матрасы. Должно быть, здесь ночевали бомжи.
– Быстрее, – оглянулся Бараско, уверенно перешагивая через хлам.
Костя невольно зажал рукой нос. В одном месте ему даже показалось, что под мешками лежит труп, да и вонища стояла невыносимая, но Бараско тащил его дальше и дальше, и они, свернув пару раз в боковые ходы, вдруг очутились перед стальной дверью, на которой кирпичом было накарябано матерное слово. Бараско позвонил. Дверь мгновенно открылась, словно их ждали, и тут же с гудением закрылась за их спинами. И снова они плутали по бесконечным коридорам и лестницам, то поднимаясь верх, то опускаясь в глубокие подвалы. Костя вначале еще пытался запомнить дорогу, а потом махнул рукой, полностью положившись на Бараско. Наконец тот так его запутал, что Костя взмолился:
– Когда мы придем-то?
– А уже пришли, – отозвался Бараско и пнул ничем не примечательную рассохшуюся дверь, а за ней еще одну, но уже стальную, массивную.
И снова она загудела, и снова отодвинулась в сторону.
За дверью началась «цивилизация»: чистые коридоры, занавески на окнах. Но без единого человека. Однако Костя, несмотря на то что спешил, приметил пару видеокамер. В большой, длинной, как аэродром, комнате с чистыми, вымытыми окнами и глубокими кожаными диванами их уже ждали.
Костя выпучил глаза. Перед ним сидел не кто иной, как генерал-полковник Эдуард Берлинский.
Сказать, что генерал Берлинский был генералом во всех отношениях, – значит ничего не сказать. Он был монументальным, как памятник. Большое, властное лицо с резкими чертами наводило на мысль о грубости его обладателя. Огромные сухопарые руки с рыжими волосами торчали из рукавов кителя, как вилы, и казались лишними для этого и без того огромного человека.
– Садитесь, садитесь… – сказал он, пряча ухмылку. – Разговор долгим будет.
Костя бухнулся на диван и стал ждать, когда его арестуют. Только зачем Бараско так старался, подумал он, можно было сдаться еще в больнице.
Бараско пожал руку генералу:
– Здравствуйте, Эдуард Петрович! – сел рядом и принялся как ни в чем не бывало попивать горячий чай с печеньем и конфетами.
На что генерал со своим монументальным лицом отреагировал на удивление благосклонно и, подождав, как понял Костя, для приличия, пока Ред не насытится, сказал, обращаясь к Косте:
– Сейчас его осмотрит врач, а мы с вами побеседуем.
Ред рассмеялся и снял бейсболку. По-моему, ему вовсе не больно, решил Костя. Действительно, пришел врач в звании майора и санитар с биксом в руках, и они занялись плечом Бараско. Ред постанывал и, кажется, в какое-то мгновение вскрикнул от удовольствия.
– Ну, не будем мешать нашим эскулапам… – поднялся генерал Берлинский.
Красные лампасы на его брюках притягивали взгляд. Костя вообще общался с генералом впервые. Они отошли по мягким коврам в затемненную часть помещения, где вокруг низкого стола тоже стояли кожаные диваны.
– Мы выбрали вас, – сказал Берлинский, усаживаясь напротив, – потому что логика событий диктует нам пойти по пути сотрудничества с бывалыми людьми.
Костя промолчал. Он не считал себя бывалым. Бывалее, чем Бараско, никого не бывало. Генерал словно прочитал его мысли:
– Нам известны ваши приключения в Чернобыльской Зоне и то обстоятельство, что «анцитаур» у вас. Он ведь у вас? – спросил генерал и внимательно посмотрел на Костю.
Взгляд у него был требовательным и не терпел возражений, словно генерал решал сложную задачу и заранее знал результат.
– У меня, – разлепил сухие губы Костя.
Он незаметно боролся с особенно цепким репейником, который умудрился зацепиться за рукав свитера и никак не хотел отцепляться. А еще ему хотелось коньяка, который стоял на столе, но он стеснялся попросить.
– У него, у него, я проверил! – раздался голос Бараско с другой стороны комнаты.
Костя вспомнил недавнюю проверку, и ему стало обидно. Друг называется, подумал он с горечью. Я к нему всей душой, а он… Ему вдруг захотелось пожаловаться на Бараско. Рассказать, как они плутали в Чернобыле, как погибали их друзья, но он сдержался. Генерал был не тот человек, которому можно было поплакаться. Официальное лицо. Чин, наделенный властью. С такими людьми Костя предпочитал держаться официально, хотя с Котовым, директором студии 9DVS, дружил не один год. Но это была совсем другая ситуация – Славик Котов был сугубо гражданским человеком, своим мужиком, с которым можно было и порыбачить, и водку попить, и решить если не все, то, по крайней мере, половину жизненных вопросов.
– Ничего-ничего… – вдруг тихо и проникновенно сказал генерал. – Между друзьями всякое бывает. Мужская дружба, она на то и есть дружба. У нее свои пики и падения. Я вам скажу такую вещь, которая для вас наверняка окажется неожиданной. Не с тем, чтоб вас помирить, а чтобы вы понимали ситуацию.
