Я сидела одна у выхода в коридор, ведущий в западное крыло с учебными аудиториями. С другого конца столовой располагались больничный отсек и библиотека.
Старые помятые подносы — ярко-красного цвета, фаянсовые тарелки — белые, приборы — из нержавеющей стали.
Как я скучала по своей кухне! По тарелкам, пусть и разнокалиберным, по маминой банке для печенья, в форме коровы. Мне так не хватало моих матрасов, моей собственной одежды, дисков с музыкой и папиного оружия. По утрам — да и вечерами тоже, улучив свободную минутку, я то и дело бегала к стойке с оружием, чтобы вдохнуть запах металла и смазочного масла. Я скучала по своим ящикам, по грузовику, по всем своим вещам…
Мне даже вдруг захотелось что-то приготовить — никогда не думала, черт возьми, что такое может со мной случиться! Еда здесь неплохая, но какая-то безвкусная. К тому же я ни разу не видела, кто ее готовит. Кухню отделяла стена густого тумана — как в ночном лесу. Сколько же всего произошло в моей жизни за последнее время, что ширма из тумана уже не кажется мне странной! Еду выставляли на мармиты прямо перед белой колышущейся стеной. Пасту, салаты, десерты, гамбургеры, пиццу и картофель фри — для младших и тех, кто питался человеческой едой. Сырое мясо, печень и другие субпродукты, которые я старалась не разглядывать, — для вервольфов. Еще были ящики и маленькие бутылки с вином, но я держалась от них подальше.
Сегодня я взяла пасту под сливочным соусом с копченой ветчиной и горошком, салат из свежих помидоров с заправкой по выбору, чесночный хлеб — вроде ничего, но он одиноко лежал на тарелке и уже начинал черстветь, — плитку молочного шоколада и энергетический напиток в голубой банке. Голубая банка на фоне красного подноса, зеленый горошек на белой тарелке — будь у меня цветные карандаши, я бы все это нарисовала и назвала «Натюрморт с глутаматом натрия».
Как же у меня чесались руки, чтобы порисовать. Но только я усаживалась с листом бумаги, и желание пропадало. Первый раз в жизни я ничего не рисовала и не зарисовывала, как сумасшедшая. Мне снились яркие, сочные сны, но ни разу не хотелось их запечатлеть. Просто что-то не давало покоя, будто я чего-то ждала.
В зале было шумно. От стен отражались сотни голосов и взрывы смеха. Толпа подростков в столовой — это небезопасно. Вервольфы сидели за одними столами, дампиры — за другими, обычно на лучших местах, например, в конце ряда или ближе к проходу в больничный отсек. Даже здесь группировки.
За мой столик не садился никто. Пару раз пытались, но я не поддерживала разговор, и от меня тихо сбегали. Каждый день я снова и снова ощущала себя новенькой. Ирвинг разок тоже со мной заговорил, но я еще ниже опустила голову и ушла. Мне до сих пор было стыдно, что при всех вывела его из равновесия. Какой позор… Да и что я могла ему ответить? Я не привыкла чувствовать себя абсолютным профаном во всем. Ну и конечно, я не собиралась обзаводиться друзьями. Зачем? Мало ли. Всегда что-то может случиться. Ни в одной школе я не задерживалась дольше трех месяцев. С тех пор, как умерла бабушка.
Дилан все повторял, насколько я для них важна. Но ни один из преподов так и не взялся учить меня хоть чему-то полезному, например, боевым искусствам. Последний раз, когда я тренировала свои ката в зале, все шушукались, и это было невыносимо. Я привыкла, что папа наблюдает молча до конца и только потом делает замечания. А теперь меня всюду сопровождал приглушенный шепот.
Пару раз я попробовала заниматься одна, в своей комнате. Обычно при многократных повторениях спокойствие и грация движений появлялись сами собой. Но теперь ничего не получалось. Как будто не срабатывали привычные рычаги.
Я сидела и чувствовала на себе взгляды. Ненавижу это ощущение.
Через два стола от моего сидел Ирвинг и без конца вскидывал на меня глаза. Потом положил ладони на стол, словно собираясь встать. Но вдруг передумал и снова уставился на свой поднос.
— Привет, малышка. — Это Грейвс отодвинул стул рядом со мной.
— Привет. — Выпустив из пальцев мамин медальон, словно обжегшись, я подняла голову и натянуто улыбнулась. Улыбка как-то странно ощущалась на лице, но почти сразу же мне стало радостно, и я улыбнулась шире и намного естественнее. Внутри меня словно разорвался снаряд, давая облегчение душе. — Как прошло утро? В смысле, вечер? Ну, ты понял.
Поставив поднос, он уселся на стул.
— Куча новостей. Ты знаешь, что кровососы с поврежденным мозгом не могут перейти ручей или пересечь автостраду? А наиболее распространенный вид полтергейста питается исключительно биотоками девочек-подростков.
Он грозно нахмурил на меня свою супербровь — еще никто не додумался взять и проредить мохнатую гусеницу, пересекавшую его лоб. Я в сотый раз хотела предложить провести эту косметическую процедуру и опять одернула себя. Его зеленые глаза светились. Теперь у него другое лицо, более заостренное и менее ребяческое. Он стал больше похож на вервольфа.
— Да, знаю. Про полтергейста. Один раз в глухом поселке Луизианы… — начала я и осеклась. Не хотела вспоминать. Папа держал девочку, а я с помощью соленой воды и бабушкиной рябиновой палочки проводила обряд по изгнанию полтергейста. Он кидался в нас мелкими предметами и даже угодил чашкой папе в голову, пока я не догадалась очертить круг вокруг дивана, к которому была привязана девочка, тем самым разорвав связь между ней и духом. А от ослабевшего духа легче избавиться.
Папа мне тогда не сказал ни слова — незачем. А я вся извелась. Теперь же здесь, в Школе, хотят, чтобы я ходила на какую-то тупую дребедень для отстающих. Нет слов.
Грейвс щелкнул пальцами и протянул мне один из двух бумажных стаканчиков с латте.
— Ты хотела мне что-то рассказать?
— Н-нет. — Я ссутулила плечи. — А про носферату я не знала. С поврежденным мозгом?
— Мы проводили опыты со святой водой и тканевыми срезами — забавно получилось. Если сдам зачет по вводному курсу, займусь компьютерным моделированием миграций вампиров — применю свой математический талант. — Глаза у него сверкнули. Глотнув кофе, он посмотрел на мой поднос. — Гамбургер хочешь?
В отличие от меня, терявшей время на граждановедении, он действительно занимался делом.
Я передернула плечами.
— Нет, спасибо. Хотела бы я посмотреть, кто все это готовит.
Он кивнул — мы друг друга поняли.
— Ага, я даже ничего не могу унюхать через это облако. Ем только жареное, а не вареное или печеное. Сырое еще не могу. Но я выяснил кое-что интересное. — Губы скривились в язвительной усмешке. — Ну, давай, спроси.
Я невольно улыбнулась.
— Ладно, спрашиваю: что ты выяснил?
— Здесь учатся трудные мальчики из семей вервольфов. Мамочки и папочки отсылают их из дома в Школу. А девочки-оборотни остаются дома. Боевым приемам их учат родители. Ну как?
Девочки-вервольфы остаются дома. Значит, существуют еще Школы. Ну, хотя бы на этот вопрос есть ответ.
