— Правда? Тогда почему же твои глаза посылают сигналы, а тело не желает их признавать?
— Ничего подобного!
— Еще как посылают! Глядя на тебя, я постоянно испытываю желание. Не больше и не меньше! И даже когда не вижу, все равно хочу тебя. Так же, как и ты меня. Разве нет?
— Не знаю. Я не очень хорошо себя чувствую.
— Из-за меня?
— Нет. Наверное, съела что-нибудь не то. Меня… — Тошнит, хотела она сказать. Дорис чувствовала себя совершенно больной. Опустив голову, она с трудом проглотила комок в горле и уткнулась лбом в колени.
— Обычно я действую на женщин по-другому, — протянул он, вызвав у нее слабую улыбку.
— Я в этом не сомневаюсь, — сказала Дорис. — Та девушка в студии, и Бетти тоже…
Итан пощупал ее лоб и нахмурился.
— Пошли домой, — сурово сказал он, помог ей подняться и обнял за плечи. — Ты можешь идти?
Дорис была в этом не совсем уверена. Нельзя сказать, чтобы его голос звучал обеспокоенно, промелькнуло у нее в голове.
— Мы идем не в ту сторону, — заметила она через несколько минут.
— В ту.
Она резко остановилась, недоуменно глядя на него.
— Но я не хочу идти к тебе.
— А я хочу, чтобы мы пошли именно туда.
— Я не имею права на личную жизнь, пока не кончится мой контракт с фирмой. В нем сказано, что…
— Никто ни о чем не узнает, — перебил ее Итан.
— Достаточно того, что об этом буду знать я.
Он протянул руку и легонько провел пальцами по плавным линиям ее щеки, носа, губ.
— Как я понимаю, в твоем контракте есть условия, по которым ты должна избегать огласки. Но никто не может запретить тебе вступать в какие-либо отношения с мужчинами. Не волнуйся, я разбираюсь в контрактах и умею быть очень осмотрительным…
И так велика была его власть над ней, что Дорис, как ее это ни тревожило, покорно пошла за ним к усадьбе.
Она скользнула взглядом по его лицу, пытаясь увидеть хоть намек на нежность, но тщетно. Итан был совсем не похож на пылкого влюбленного. Погруженная в свои мысли, она и не заметила, как они оказались у его дома. Этот старинный замок издали был больше похож на руины, но вблизи показался даже уютным.
Все еще испытывая слабость и дурноту, Дорис прошептала:
— Сколько же ему лет?
— Начало постройки относится к тысяча двести сорок первому году, — небрежно ответил он, — но разрешение на сооружение бойниц получено лишь в тысяча двести девяностом.
— Бойниц? Ах, ну да, конечно, — сказала она слабым голосом, и он усмехнулся.
— Но, как видишь, либо их так и не построили, либо они все уже развалились. К дому много раз то что-нибудь пристраивали, то сносили.
Это совершенно другой, незнакомый ей мир, подумала Дорис. Богат ли Итан? Она понятия не имела. Да это было и неважно.
— Как долго тут живет твоя семья?
— Где-то с восемнадцатого века.
Она была уверена, что он знает точную дату. Это тоже часть игры? Никогда не хвастаться? Говорить о таких вещах как бы между прочим?
— Моя семья жила в своем доме семь лет, — заметила Дорис, — но бойниц в нем тоже не было. Правда, нам все равно не дали бы разрешение, даже если бы мы попросили.
Итан остановился, с удивлением посмотрел на нее и усмехнулся. Она хитро улыбнулась ему в ответ.
— Однако я не думаю, чтобы в вашем доме отваливались кровельные желоба, сыпались кирпичи, а старые трубы постоянно протекали!
— Нет, — согласилась Дорис.
— Тебе все еще дурно?
— Немного. Наверное, это просто от страха.
Его глаза зажглись весельем, и он повел ее между деревьев к разбитой дороге, упиравшейся в задний двор усадьбы. Они миновали разрушенную конюшню и заброшенную. Дорис споткнулась о булыжник, искоса взглянула на него, и он ответил ей невозмутимым взглядом.
Послышался печальный собачий вой.
— Собака Баскервилей… — пробормотала девушка и вздрогнула.
Но тут пес радостно залаял, и у нее мелькнула мысль, что все в жизни, наверное, предопределено судьбой. Может быть, еще до рождения ей было предназначено встретить человека по имени Итан Росс, который приведет ее в свой дом и соблазнит.
— Не хмурься.
— Но мне действительно не по себе! — воскликнула она.
Он только улыбнулся в ответ и открыл заднюю дверь, которая оказалась незапертой.
— Красть нечего, — сообщил он коротко, заметив ее недоумение.
Итан прошел мимо горы охотничьих сапог и садового инвентаря, по дороге подняв с пола упавшую куртку, и открыл другую дверь, которая вела в кухню.
— Собаки ничего плохого тебе не сделают.
Дорис остановилась.
— Собаки? И много их у тебя?
— Две. Моя семья на несколько дней уехала.
— Семья?
— Моя мать и ее муж.
— Значит, ты приехал сюда, чтобы присмотреть за собаками?
И соблазнить соседку, прочитала она в его глазах.
Покраснев, Дорис вошла в кухню, и, словно по команде, псы умолкли. Девушка замерла при виде огромной немецкой овчарки и пушистой колли.
— У них виноватый вид, — проговорила она.
— Наверно, спали на диване, — ответил Итан и щелкнул пальцами. Овчарка легла, а колли, извиваясь, поползла вперед, словно выпрашивая, чтобы ее погладили. Дорис хихикнула. Итан бросил на нее оценивающий взгляд, и девушка снова залилась краской.
— Могу предложить тебе чаю без молока и сахара или кофе.
— Твой кофе валяется в кустах, — напомнила Дорис.
— Черт, и вправду…
— Ты никому не одалживаешь молоко и сахар, потому что у тебя нет ни того, ни другого?
— Точно. Мне нужно покормить и выгулять собак. Хочешь есть?
Дорис отрицательно покачала головой.
— А пить?
— Я выпью воды.
Итан кивнул, достал бутылку из холодильника и протянул ей.
— Чувствуй себя как дома. Если хочешь, прими душ. Ванная наверху, первая дверь справа от лестницы.
Остро чувствуя неловкость ситуации, Дорис прошла в великолепный старинный зал с камином. Здесь было очень комфортно, но без намека на показную роскошь. Стоящий в углу телевизор выглядел нелепым анахронизмом на фоне старинной мебели. Огонь в камине, отделенном от комнаты красивой решеткой, почти погас, и девушка положила в него полено, пододвинув его кочергой. На каминной полке, на рояле, на столе, — всюду было множество фотографий. В комнате царил уютный беспорядок. Опустившись на диван, Дорис смотрела на огонь, потягивая воду из стакана. Зачем он сказал ей про душ? Потому что собирался продолжить то, что начал у дровяного сарая? Беги домой, пока не поздно, сказала она себе. Но ведь она хочет его! Так сильно, как никогда раньше. Мечтает почувствовать, как он войдет в нее, — при одной мысли об этом ее бросило в жар. Это не было ни любовью, ни даже симпатией, а только острым, непреодолимым желанием. Влечением.
