он свернет себе шею.
Когда в тексте песни прозвучало слово «отец», на его лице расцвела широкая глупая ухмылка, он приложил руки к сердцу, и я ничего не могла с собой поделать, направившись к нему из-за прилавка.
— Папа, — прошептала я.
Все уставились на него. Текс в жадном восхищении с широкой ухмылкой. Инди хихикала. Элли мотала головой в такт мелодии. Эдди скрестил руки на груди и наблюдал с бесстрастным лицом, прислонившись бедром к книжному прилавку.
Папа еще не совсем закончил. Несколько аккордов на воображаемой гитаре. Протяжное «о-о-о».
Когда я добралась до него, он схватил меня в объятия, притянул к себе и начал танцевать, кружа меня, все еще напевая, но на этот раз громче.
На самом деле, он дошел в той части, где Маккартни умоляет Джет любить его, и папа как бы кричал (как он всегда делал, когда пел мне эту песню, что случалось часто, на самом деле, каждый раз, когда он возвращался в город и впервые видел меня).
Он издал клич, и я засмеялась, ничего не могла с собой поделать. Папа, возможно, был дерьмовым отцом, но он был сумасшедшим и забавным, и хотя присутствовал в моей жизни всего несколько часов за последние четырнадцать лет, он все еще был моим папой.
— Папа! — старалась я перекричать его, напевающего мелодию.
Он наполовину кружил меня, наполовину танцевал со мной, полностью игнорируя меня, и продолжал петь. Допев слова, он, как обычно, обнял меня, покачивая из стороны в сторону и мурлыча грустный финал в исполнении саксофона.
— Папа, — снова прошептала я, прильнув к его щетинистой щеке, и он перестал раскачиваться и прижал меня к себе.
— Джет, — прошептал он в ответ, и слезы защипали мне глаза, парочка скатилась из уголков.
Мы стояли так несколько секунд, обнимая друг друга, а потом он отстранил меня, все еще держа за руки.
— Как ты меня нашел? — спросила я, вытирая щеки.
— Отправился в то место, где ты раньше работала. Уговорил старую ведьму за кассой сказать мне, где ты сейчас. Почему ты бросила такую непыльную работенку?
На нем была старая армейская куртка, футболка с изображением грузовика «Mack», ветхие джинсы и строительные ботинки. Седеющие волосы песочного цвета слишком отросли и (если честно) были грязноватыми. В зелено-карих глазах, как обычно, плясали огоньки.
Я проигнорировала его вопрос.
— Что ты здесь делаешь?
— Пришел навестить мою девочку. — Его глаза скользнули по моему лицу, а затем остановились на моих волосах.
Он поднял руку и рывком сдернул резинку с хвоста. Бросил ее через плечо, не глядя, куда она попадет. Я наблюдала за траекторией полета и увидела, как Эдди сделал выпад и поймал ее в воздухе.
— Че-е-ерт. Мама подарила тебе красивую шевелюру, не знаю, почему ты всегда ее прячешь. — Он уложил мои волосы вокруг лица. — Так намного лучше.
— Папа.
Он снова схватил меня в объятия и крепко стиснул.
— Черт возьми! — воскликнул он. — Как же хорошо. Я скучал по своей девочке.
Когда он отпустил меня, Эдди стоял рядом. Инди и Элли смотрели на нас, даже не пытаясь этого скрыть, и мне не нужно было оборачиваться, чтобы знать, что Текс наблюдает.
Эдди протянул мне резинку для волос.
— Спасибо, Эдди, — поблагодарила я, забирая резинку, и почувствовала, как к лицу приливает жар.
Папа переводил взгляд с Эдди на меня.
— Кто это? Твой парень?
Воздух в легких замер, а во рту пересохло.
Эдди просто стоял рядом.
Папа снова перевел взгляд с Эдди на меня.
— Ну? Ты собираешься меня представить? — спросил меня папа.
Мой разум отключился.
Папа взял дело в свои руки.
— Я Рэй Макалистер, отец Джет.
— Эдди Чавес, — ответил Эдди и пожал папе руку.
Папа кивнул и улыбнулся.
— Понятно. Джет всегда питала слабость к нашим братьям-южанам.
О Господи, пожалуйста, спаси меня.
— Папа.
В этот момент я могла бы с радостью умереть.
— Что? — спросил папа с невинным видом.
— Забавно, Джет объяснила, что у нее небольшие проблемы с такими, как я, — сказал Эдди.
Папа повернулся ко мне, его глаза комично расширились.
— С каких это пор? Каждый твой предыдущий парень был мексиканцем.
Нет, я была неправа. Вот в этот момент я могла бы с радостью умереть.
— Неужели? — удивился Эдди, и его взгляд переместился на меня, и я могла бы поклясться, что услышала, как Инди и Элли сдерживают хихиканье.
— Да. Думал, у меня уже давно будут милые темноволосые внуки, но Джет не торопится, черт побери. Знаешь, я не становлюсь моложе, — сказал мне папа, — по крайней мере, ты, наконец-то, нашла работу в крутом месте, — сказал он, оглядываясь по сторонам. — Старая работенка, может, и была непыльной, но… эй? Скучной!
— Может, нам стоит пойти куда-нибудь и поговорить, — предложила я.
— Что плохого в том, чтобы остаться здесь? — спросил он, глядя на стойку с эспрессо: — Я бы не отказался от кофе.
— Что будешь? — прогремел Текс.
Я закрыла глаза. Когда я их открыла, папа уже направлялся за кофе, и все, что я могла видеть, был Эдди. Он не улыбался, но на его щеке виднелась ямочка.
Думаю, мне больше не нужно беспокоиться о том, что он считает меня расисткой.
Прежде чем я смогла прийти в себя от унижения, Эдди поднял руку и заправил мне за ухо прядь волос. Он осмотрел мое лицо и волосы, затем наши взгляды встретились, и он сказал:
— Мне нравится.
Мой желудок сжался.
Не говоря ни слова, я повернулась к нему спиной, вновь стянула волосы в хвост и последовала за папой, который делал заказ у Текса. Когда я подошла к нему, он обнял меня за шею и поцеловал в макушку.
— Разве она не великолепна? — спросил он Текса.
— Она чокнутая, — ответил Текс.
Папа откинул голову назад и рассмеялся.
— Правда?
Инди и Элли материализовались за стойкой, я представила их папе, и началась болтовня ни о чем, пока папа потягивал латте.
Они все отошли, но не настолько далеко, чтобы не слышать всего, о чем мы говорили. Наверное, это моя расплата за то, что я такая скрытная. Люди, должно быть, испытывали любопытство.
Эдди устроился в конце стойки с эспрессо и даже не стал притворяться, что не подслушивает.
Я повернулась к папе.
— Что ты на самом деле здесь делаешь? — тихо спросила я.
— Что? Разве я не могу навестить свою девочку?
Я посмотрела на него.
Он улыбнулся.
— Ладно, ты меня поймала. Мне нужно место, где можно переночевать пару ночей.
Меня охватила паника. Мама, плюс папа, плюс одна квартира — равнялись катастрофе.
— Я
