ямка получилась совсем небольшой. Он за ногу подтащил к ней Мочалкину-среднюю – места хватало лишь на нее одну.
Нет, так дело не пойдет, решил Пак, можно полжизни проковыряться с этими покойничками! Лучше спихнуть их всех в подпол, знатная получится братская могила! А сверху земелькой припорошить. Так он решил и сделать.
Но сначала сбегал на площадь. Собрал в мешок золу, оставшуюся то ли от папаньки, то ли от трибуны. Телогрейку, утратившую голубей мира, трогать не стал. Ну ее! Пускам валяется!
Мешок он втиснул между посиневшим и потерявшим свою величавость Бегемотом Коко и Мочалкиной-старшей. Заглянул в подпол.
– Эй, вылазь давай! – сказал он Хреноредьеву. – А то я тебе сверху сотоварищей подкину, они те бока намнут!
– Не вылезу! – буркнул Хреноредьев.
– Считаю до четырех! – выдвинул ультиматум Пак.
– И что?
– Хрен через плечо! Раз!
– Я тя за оскорбления привлеку, едрена вошь!
– Два!
Хреноредьев сопеп, кряхтел. Он бы и вылез, да не мог!
– Три!
– Умный больно! Научили их. едрена, считать на свою голову!
– Четыре! Все!
Пак спрыгнул вниз.
И попал прямо в инвалида, сбил его с ног.
– Ты драться, едрена?! – заорал тот. – Вот ты как?!
Но Пак не собирался с ним драться. Он просто хотел его выпихнуть из подвала.
Упрямый Хреноредьев уперся.
– Не вылезу! Хоть режь! Рви на куски! Едрена тарахтелка!
Паку вдруг все надоело.
– Ну и будем сидеть, – сказал он потухшим голосом.
– Вот и будем! – жестко подтвердил Хреноредьев. И забился в противоположный угол.
Минут десять они просидели молча. Хреноредьев скрипел остатками зубов. Пак привыкал к темноте, отдыхал после трудов праведных.
Сверху кто-то просунул голову. Это был Буба Чокнутый.
– Вы чего там сидите? – спросил он.
– Пошел на хрен! – буркнул Пак.
Хреноредьев не выдержал и набросился на Пака с кулаками.
– Получай! Получай, гаденыш!
Он был жесток в ярости. Пак даже не ожидал такого натиска от бессильного, казалось бы, инвалида. Но он выбрал удачный момент, отпихнул его от себя обеими клешнями, выхватил железяку, вскинул, нажал крюк… в последний миг он успел сдвинуть ствол чуть левее. И пуля не попала в Хреноредьева. Она пробила старую полуизгнившую рогожу. И ударила во что-то полое, железное – от звона и гула заложило уши.
– Чего это? – поинтересовался Хреноредьев.
– Щас узнаем!
Пак сдернул рогожу, за ней была большая проржавевшая заслонка с дырой посередине. Из заслонки торчала ручка. Но не обычная, какие бывают на дверях, а какая-то круглая. Пак почесал макушку.
– Не пойму чего-то… – начал было он.
Но сверху вдруг свалился Буба Чокнутый, заехав пяткой под глаз Хреноредьеву и ударившись плечом о стоявший посреди подвала ящик с тряпьем.
– Уууу-а!!! – взвыл он.
– Так те и надо, едрена! – обрадовался Хреноредьев, потирая синяк.
Пак осторожненько водил клешней по поверхности заслонки.
Оправившийся Буба отпихнул его.
– Отойди, недоумок! – сказал он. – Тут надо мозгами шевелить! Тут с головой надо.
Он дернул ручку на себя. Заслонка не поддалась. Тогда он уперся одной ногой в стену и дернул еще, и еще раз Заслонка со скрипом отошла. Пак удивился – какая она была толстая, с его клешню толщиной.
За заслонкой была дыра, ведущая в темному и неизвестность.
Буба осторожно просунул в дыру голову. Потом повернул набрякшее лицо к Паку и Хреноредьеву и сказал:
– Спокойно, придурки! Тут с умом надо!
Он подался еще немного вперед, потерял равновесие перевалился через край и пропал из виду. Через несколько мгновений снизу послышался гулкий шлепок. Буба Чокнутый, видно, приземлился.
– Во-о, голова! – Хреноредьев погрозил Паку пальцем. – Учись, щенок, едрит тя этой заслонкой по башке!
Пак помолчал немного и сказал:
– Надо выручать Чокнутого. Веревки есть?
Хреноредьев задумался, потом ответил:
– Откуда, едрена, было два конца, так имя передовика Пуго к трибуне привязали.
– Значит, нету! – огорчился Пак. – Дожили, две веревки на поселок, и-эх!
Хреноредьев просунул в дыру голову и трагическим голосом вопросил:
– Буба, где ты?!
– Бубу-бу-бу… – прокатилось эхом.
– Не отзывается, умник!
– Ладно, я полезу, – решился Пак.
Он понадежнёе запихнул под комбинезон железяку – обоймы лежали у него в карманах – огляделся, будто прощаясь с родным и знакомым навеки. И шагнул к дыре.
Хреноредьева он проинструктировал:
– Ты вот чего, старый обрубок! Ежели мы вылезти не сможем, кидай туда, что под руку подвернется, да побольше – сложим горочкой, глядишь, и до края дотянемся. Понял?
– Понял, – недовольно проворчал Хреноредьев.
– Ну, тогда прощай на всякий случай!
Пак перевалился через край, повисел немного на вытянутых руках, болтая ногами, пытаясь нащупать опору. Но не нащупал. И разжал руки…
Очнулся он от вопля Хреноредьева, усиленного эхом.
– Эй, Па-ак! Ты живо-о-ой?!
– Живой! – отозвался Пак. И приподнялся.
Он вытянул руки, пытаясь определиться – что, где, как. С одной стороны была пустота. С другой Пак нащупал несколько железных скоб – одна выше другой. Это была лесенка. Он выругал себя последними словами, стоило прыгать, когда вот она, лестница – хошь вверх, хошь вниз… Он не сомневался в том, что лестница вела в Эдин подпол. И все же Пак оторвался от нее и пошел в противоположную сторону. Через семь или восемь шагов он наткнулся на глухую стену. Постучал. Стена была железной. Внизу она покато переходила в пол. Труба, сообразил Пак, огромная, широченная труба!
– Буба, умник, ты где? – позвал Пак. – Отзовись! – Чего орешь! – буркнул Буба из-за самого плеча. – Тута я! Разорался, обалдуй!
Пак облегченно вздохнул. Ему уже надоели трупы за сегодняшний день. И он был искренне рад, что Буба живой.
– Эй, чего вы там! Отвечайте! – орал сверху Хреноредьев.
Ответить ему было нечего. Надо было сперва разобраться.
– Чего там?! – не успокаивался инвалид…
Буба высморкался, посопел и крикнул вверх:
– Чего, чего! Цистерна баланды да бак пойла, вот чего!
В образовавшейся тишине стало слышно, как тяжело и с натугой засопел наверху Хреноредьев. Но тут же послышался его голос:
– Не трожьте без меня, едрена тарахтелка! Эй, слыхали! Я, как член поселкового совета, ответственно заявляю – не трожьте! Щя уже, лезу к вам…
Пак хотел крикнуть, чтобы Хреноредьев ощупал стены, может, до лестницы доберется. Но не успел. Рядом тяжелым кулем шлепнулось тело Хреноредьева, расплывшееся и обрюзгшее. Только деревяшки протезов скрипнули.
– Ох, едрит твою! – заявил Хреноредьев натужно.
И тут же встал, дыша в лицо Паку какой-то дрянью. Он был явно несокрушим.
– Где здесь цистерна, едрена-матрена?! Где бак?!
Буба сунул ему под самый нос кукиш.
– Вот тебе и бак, и цистерна, и хрен с редькой!
Инвалид взвыл сатанинским воем. По трубе раскатилось протяжное:
– Ы-ы-ы-а-а-а-угхр-ры-ы!!!
Пак сочувственно похлопал инвалида по плечу.
В это время где-то
