ним в подвесной площадке.
– Зачем ты так, тебе всё ровно нужна другая? – спросила она, пока они ехали до земли.
– Я не знаю, если бы я только знал больше того, что уже сказал тебе через рупор, – ответил он, смотря в сторону.
– Хорошо, тогда услужи мне ещё в кое-чём, – сказала она, упав ему на руки, будто лишившись чувств, когда они наконец достигли земли.
Резво прорываясь через толпу в сторону машины скорой, Слава крепко держал её на своих руках, будто пытаясь прикрыть от всех доброжелателей и недоброжелателей, всячески препятствующих своим присутствием на его пути.
***
– И что теперь будет? – спросила Соня Вячеслава, уже несколькими часами позже, сидя с ним в кафе.
– Ничего особенного, возможно об этом напишут несколько статей, пройдёт пол годика, и всё уляжется.
– Полгодика? И как теперь прикажешь мне жить эти полгодика?
– Живи спокойно и дальше, работай, и всё такое. У меня есть один знакомый, он напишет об этом хорошую статью, если и вовсе это понадобится.
– В каком смысле?
– В том, что к счастью на мосту не было папарацци. В сети уже появилось пара фото с тобой, на которых тебя почти не видно, и вряд ли кто будет раздувать эту тему, если только не чьи-то слухи.
– А что за хорошая статья?
– Статья о том, что ты и вовсе не хотела прыгать, а просто решила заняться экстримом.
– Но ведь все слышал наш диалог!
– Но ты ведь сама тогда сказала, что не собираешься прыгать, вот и аргумент.
– Спасибо, – сказала она, проведя рукой по своим волосам.
– Не за что.
– Конечно не за что, ты для меня всё сделаешь кроме одного, принять мою доброту к тебе.
– Твоя доброта принадлежит только твоему мужу.
– Да что вы все сговорились что ли? Заладили, что ты, что Андрюша, что Лёня! Не принадлежу я больше ему, понимаешь? Не принадлежу! И кто он теперь вообще такой, чтобы я хоть чем-то считалась с ним?
– Нет, Сонь, ошибаешься. Не мне судить вас, и вашу семью, и всё же, если уж всё так сложилось, остаётся принять его, таким, какой он есть, и жить с этим, делая всё возможное, что в ваших силах, только лишь чтобы улучшить и укрепить ваш союз.
– Союз. Спасибо, тоже мне союз! А самое то главное больше всего – облом, со стороны кажется, что всё так хорошо, и мы любим друг друга, все так и хотят оказаться на наших местах, не зная, совсем не зная, всего того, о чём не то что стыдно, больно рассказывать.
– Ну тогда взгляни на эту ситуацию с другой стороны. Вы ненавидите друг друга, как смертные враги?
– Да вроде бы нет.
– Вот именно, а значит, настоящей любви ещё есть место, даже если её самой изначально не было. Вообще, по сути, сначала должна появиться настоящая любовь, а потом уже брак, бывает и наоборот, но если уж и случился второй вариант, зачем сдаваться, когда и не такое перенесла и выстояла.
– Спасибо, выстояла, меня вон до сих пор называют пацанкой. А разве теперь, сейчас, я выгляжу так, как тогда в свои семнадцать?
– Эх, Соня, пацанка – это склад ума и души, а не тела, а ты ведёшь себя как утончённая девушка, ну а теперь уже даже как женщина.
– Вот именно, но тогда почему же всё именно так? Скажи!
– Ну, – пожал Слава плечами, – возможно, они и дальше хотят видеть тебя таковой. Такой же молодой и жизнерадостной, как в те давно забытые времена: где твой наигранный бунтарский дух, тонкий юмор озорства и всякого сумбура…
– Да уж, были времена.
– Вот именно, были, а значит прошли, и приходится жить настоящим, и даже не будущим. Оставаться быть самим собой… Да что я тебе рассказываю, лишь этим ты и прожила последнее десятилетие своей жизни, столько всего пришлось пройти.
– А как по-другому то, и есть ли смысл иначе… – сказала она задумчиво, после чего они оба довольно надолго замолчали.
– Ладно, давай я тебя провожу, поздно уже, твой тебя уже потерял наверно, – разорвал молчание Слава.
– Нет! – нервно ответила она, схватившись за Славину руку – только не к нему, только не с ним в одну общую квартиру.
– Сонь, – успокаивающе гладя её по руке, спокойно сказал Понамарёв, – ты чего, забыла: «Будь сама собой, несмотря ни на что», тебе когда-нибудь кто-нибудь об этом говорил? И раз ты всё же хочешь быть счастливой, сейчас это как нельзя кстати.
– Ладно, только до самого дома, – согласилась она дрожащим голосом, немного успокоившись.
***
Только лишь Соня открыла дверь, и перешагнула порог своей квартиры, как услышала быстрые шаги Альфреда. Сейчас она была готова ко всему, впервые за столько лет ей овладела живая дрожь страха и неуверенности, пробирающая её с головы до ног. Тот выбежал ей навстречу. Его вновь озверевшие глаза, ещё сильнее напугали Софью, но тот лишь крепко заключил её в своих объятиях.
– Прости, прости меня Сонь, как хорошо, что ты жива, прости меня за всё, – извинялся он, упав перед ней на колени, целуя её руки и живот. Соня будто растаяла, увидев всё это, почувствовав свежий глоток жизни, чуть не лишившись сил, сама еле устояв на ногах.
Уже спустя несколько минут, они оба сидели за барной стойкой, уминая остатки приготовленной утром лапши. Вдруг Соня достала из своей сумки тот самый контейнер, пульнув его в раковину. Тот небрежно приземлился на дно мойки, в отличии от крышечки, слетевшей с него ещё в полёте, и закатившейся под столешницу. Соня тут же рванула за ней, случайно нащупав под гарнитуром какой-то целлофановый свёрток. Достав его вместе с крышкой, она обнаружила в своих руках небольшой пакетик с белым порошком.
– Что это? – с ужасом спросила она Альфреда.
– Положи на место, – ответил он приказывающим голосом, не отводя глаз от пакета.
– Нет уж! – кинула она в него этим пакетом, – забирай эту дрянь, и девай куда хочешь, но чтобы в нашей квартире её не было, – закричала Соня, что крик её перешёл в бешенство, под конец так сливая слова, что и не разобрать было, говорит она или вовсе рычит как саблезубый тигр.
Альфред ничего не ответил, а лишь схватил пакет с пола, скорчив лицо так, как будто его обидели, и совсем уже ничего не ведая, замахнулся на Сонечку рукой. Та хладнокровно отразила удар защитным блоком, из-за чего в следующую же секунду рука Альфреда онемела как плеть.
Соня тут же разрыдалась, забившись в угол,
